Фельдмаршал требует к себе другого отношения. Неужели вы думаете, что генералы немецкой армии будут резать себе вены перочинными ножами?
- Успокойтесь, Шмидт! - сказал Паулюс.- Значит, такой порядок.
- Все равно! Что значит порядок, когда имеют дело с фельдмаршалом?! -закричал Шмидт и, схватив со стола свой ножик, опять сунул его в карман.
После ужина Паулюса, вызвали к нашему командованию.
- Вы пойдете один? - спросил Шмидт. - А я?
- Меня вызывали одного, - спокойно ответил Паулюс.
Шмидт подошел вплотную к Паулюсу и сказал:
- Помните, что вы солдат! Примерно через час Паулюс вернулся.
- Ну, как маршал? - спросил Шмидт.
- Маршал как маршал, - ответил Паулюс.
- О чем говорили?
- Предложили приказать сдаться оставшимся. Я отказался, - ответил Паулюс,
- И что дальше?
- Я попросил за наших раненых солдат. Мне ответили: ваши врачи бежали, а теперь мы должны заботиться о ваших раненых.
Ночь прошла спокойно, если не считать, что Шмидт несколько раз громко говорил: 'Не трясите кровать'.
Кровать никто не тряс. Ему снились дурные сны.
1 февраля. Принесли фронтовую газету 'Красная Армия' с сообщением 'В последний час'. Оживление, интересуются - указаны ли их фамилии. Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листе бумаги писали свои фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Некоторое время все молчали.
- А он, кажется, застрелился, - сказал Шмидт (речь шла о каком-то генерале).
Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в потолок, сказал:
- Неизвестно, что лучше. Не ошибка ли плен?
Паулюс. Это мы еще посмотрим.
Шмидт. Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой - выше головы не прыгнешь.
Адам. Дома сочтут, что мы пропали.
Паулюс. На войне как на войне (по-французски).
Опять стали смотреть газету. Обратили внимание на общее количество находившихся в окружении. Паулюс сказал:
- Возможно. Ведь мы ничего не знали. Шмидт рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит:
- Много обозов, других частей, сами не знали точно сколько.
В течение получаса молчат, курят сигары.
Шмидт. А в Германии возможен кризис военного руководства. Никто не отвечает. До середины марта русские, вероятно, будут наступать.
Паулюс. Пожалуй, и дольше.
Шмидт. Остановятся ли на прежних границах?
Паулюс. Да, все это войдет в военную историю как блестящий пример оперативного искусства русских.
2 февраля. После завтрака курят сигары. Паулюс смотрит в окно:
- Обратите внимание, заглядывают русские солдаты, интересуются, как выглядит германский фельдмаршал, а он отличается от других пленных только знаками различия.
Шмидт. Заметили, какая здесь охрана? Много народу, но чувствуешь себя не как в тюрьме. А вот я помню, когда при штабе фельдмаршала Буша были, пленные русские генералы, в комнате с ними никого не, было, посты стояли на улице, и входить к ним имел право только полковник.
Паулюс. А так лучше. Хорошо, что не ощущается тюрьма, но все-таки это тюрьма.
Настроение у всех троих несколько подавленное. Говорят мало, много курят, думают.
К Паулюсу Шмидт и Адам относятся с уважением, особенно Адам. Шмидт замкнут и эгоистичен. Старается даже не курить свои сигары, а брать чужие.
Днем я зашел в соседний дом, где находятся генералы Даниэльс, Дреббер, Вульц и другие. Совершенно другая обстановка и настроение. Много смеются. Даниэльс рассказывает анекдоты. Начали расспрашивать, каково положение, кто в плену и так далее. Узнали, что Паулюс тоже здесь. Радостно заулыбались. Фамилия Шмидта вызвала громкий смех, особенно усердствовал Даниэльс: 'Шмидт в плену, ха-ха-ха!'
Побыв там еще несколько минут, я вернулся обратно в дом Паулюса. Все трое лежали на кроватях. Адам учил русский язык, повторяя вслух записанные у него на бумажке русские слова. Паулюс все еще под впечатлением вчерашнего допроса.
- Странные люди! - говорит он. - Пленного солдата спрашивают об оперативных вопросах.
- Бесполезная вещь! - бросил реплику Шмидт.- Никто из нас говорить не будет. Это не 1918 год, когда кричали, что Германия - это одно, правительство - это другое, а армия - третье. Этой ошибки мы теперь не допустим!
Опять долгое время молчат. Адам вынимает блокнот с записанными русскими словами, что-то шепчет. Паулюс поднимает голову и спрашивает: 'Интересно, какие известия?'
Адам. Наверно, дальнейшее продвижение русских. Сейчас они могут это делать.
Шмидт. А что дальше? Все тот же больной вопрос. По-моему, эта война окончится еще более внезапно, чем она началась, и конец ее будет не военный, а политический. Ясно, что мы не можем победить Россию, а она нас разгромит.
Паулюс. Но политика не наше дело. Мы - солдаты. Маршал вчера спрашивает: почему мы без боеприпасов, продовольствия оказывали сопротивление в безнадежном положении. Я ему ответил: 'Приказ!' Каково бы ни было положение, приказ остается приказом. Мы - солдаты. Дисциплина, приказ, повиновение основа армии. И вообще смешно, как будто в моей воле было что-либо изменить. Кстати, маршал оставляет прекрасное впечатление. Культурный, образованный человек. Прекрасно знает обстановку. У Шлеффера он интересовался 29 полком, из которого никто не попал в плен. Запоминает даже такие мелочи.
Шмидт, Да, у фортуны всегда две стороны.
Паулюс. И хорошо то, что нельзя предугадать свою судьбу. Если бы я знал, что буду фельдмаршалом, а затем в плену! В театре по поводу такой пьесы я сказал бы: 'Ерунда'.
Беседа в Ставке
Опять я в Москве. Наш самолет принят на Центральном аэродроме. Нас встречают генералы. Они в новой форме с золотыми погонами, а мы с Рокоссовским в старой, походной.
- Константин Константинович, туда ли нас привезли?- спрашиваю я шутливо. Наши ли это?
Нас поздравляют. У всех веселые, радостные лица. Приветствиям нет конца. Некоторые наивно спрашивают: 'Паулюс прибыл с вами или в другом самолете?' Очевидно, они поспешили прибыть на аэродром, чтобы первыми увидеть пленного фельдмаршала. Их пришлось разочаровать.
Действительно, Москва сразу же, не дав опомниться, втянула в водоворот большой работы. По линии штаба артиллерии, Главного артиллерийского управления, управления формирований, управления кадров и артиллерийских вузов накопилось множество неотложных вопросов. Меня порадовали хорошие перспективы дальнейшего развития мощностей нашей промышленности, производящей артиллерийское вооружение, технику и боеприпасы. В штабе артиллерии за время моего отсутствия было сделано много нового.
Утром на следующий день меня и Рокоссовского с большой теплотой и сердечностью принял Михаил Иванович Калинин. Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин прочитал Указ о награждении нас орденами Суворова I степени.
Мы сфотографировались, а после этого Михаил Иванович распорядился подать чай. Он проявил большой интерес к битве на Волге.
