Буровиной и Светланой Успенской. Обычная, в общем-то, коллизия – два парня и две девушки-подруги. Необычность заключалась в дружеском характере наших встреч. Мы много разговаривали и спорили, частенько пели песни под незатейливый аккомпанемент Никитиной мандолины, гуляли вечерами и белыми ночами, но не стремились уединиться по два. Теперь я думаю, что мы с Никитой еще не созрели для любви.
Отдельно хочется рассказать о наших комсомольских стройках. Активисты электромеха предложили план строительства малых гидроэлектростанций в Ленинградской области. План был поддержан физмехом и другими факультетами. Материальное снабжение обеспечивало государство, бесплатной рабочей силой были студенты. Проектирование и руководство стройками осуществляли студенты-дипломники (электрики и гидротехники). Работы велись летом во время каникул и частично захватывали сентябрь.
Большинство из нас, особенно ленинградцев, участвовали в стройках Алакусской ГЭС в 1948, Ложголовской ГЭС в 1949 и 1950 годах, Непповской ГЭС в 1949 году. Впоследствии выяснилось, что станции быстро разрушались и оказались невыгодными. Но тогда, во время строек, нас охватывал удивительный трудовой энтузиазм. Мы были молоды, здоровы и веселы. Тяжелый физический труд, неустроенность быта нас совершенно не огорчали.
Совместная работа сопровождалась шутками, нехитрую еду готовили дежурные, спали мы в палатках или дырявых сараях мертвым сном. Как это ни странно, но у подавляющего большинства стройки остались в памяти как одни из самых приятных впечатлений о пребывании в ЛПИ. Что-то здесь, несомненно, есть – то ли в идее безвозмездного коммунистического труда, то ли в захватывающей массовости этого труда, то ли просто в молодости участников.
За участие в стройках многие из нас были награждены почетными грамотами ЦК ВЛКСМ. В те годы было принято вручать грамоты по разным поводам: за профсоюзную работу, за успехи в спорте, за шефскую деятельность и т. д. У меня сохранились грамоты ЦК ВЛКСМ, Ленинградского облсовета и спортклуба «Политехник». На каждой из них помимо прочего запечатлены слова «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!». Этот лозунг я вижу и на своем старом билете спортсмена-разрядника. Он присутствовал на всех партийных, комсомольских и профсоюзных билетах СССР. Без него не могла появиться ни одна газета, начиная от стенной газеты класса, школы или вуза, до центральных московских газет, включая «Литературную», «Учительскую», «Экономическую», а также «Советский Спорт», «Советские шахматы» и т. д.
Наверное, этот лозунг побил все рекорды мира по тиражу. Странно, я не помню, чтобы нас он раздражал. Шутить иногда шутили, но вяло.
Следующая тема – военное обучение. Однажды в жизни я уже проходил его во время войны, на так называемом всеобуче. Если не считать блокады, на войне мне бывать не пришлось. Родившихся в 1927 году начали брать в самом конце войны. До меня очередь не дошла, а может быть, была отсрочка, поскольку я работал на номерном заводе. В вузе мне пришлось пройти военную подготовку еще раз. К ней привлекли студентов всех специальностей, кроме ядерщиков. На военной кафедре нас учили офицеры в чинах от капитана до полковника. В конце курса обучения, после месячных (или чуть более?) военных сборов и учебных стрельб, нам были присвоены звания офицеров запаса, командиров взводов дивизионной артиллерии.
Самым запоминающимся событием явились сборы. Нас одели в солдатскую форму, поселили в армейских палатках на деревянных нарах, заставляли делать зарядку и пробежку, муштровали на плацу, водили строем в столовую и обратно, давали провинившимся наряды вне очереди и т. д. Словом, приучали к солдатскому быту. Поначалу было трудновато, но к концу сборов мы освоились и наш взвод, грохоча сапогами, пылил по дорогам с залихватской песней «Ласточка-касаточка». Песню сопровождал молодецкий посвист. Жители местного поселка таращили на нас глаза.
Самым ответственным и напряженным явился для нас последний 1951/52 учебный год. В декабре 1951 состоялось распределение на работу, потом преддипломная практика, потом дипломная работа и под занавес прощальные застолья. Распределение происходило в кабинете ректора ЛПИ. Оно оказалось тайным, для многих – несправедливым, а для некоторых – даже трагическим. Кроме номеров почтовых ящиков зачастую не было никакой другой информации о предприятиях, на которых выпускникам предстояло работать. Евреям почтовые ящики вообще не предлагали, в лучшем случае заводы или другие заведения без перспектив научной работы. Многие остались без распределения – устраивайся сам. Среди последних оказались мои друзья Ося Дядькин, Изя Дворкин и Муля Готсбан.
В те годы решающую роль в судьбах людей играли их анкеты. У меня сохранился черновик одной из первых анкет, заполненных при поступлении на работу после вуза в 1952 году. Документ красноречивый: анкета на шести страницах, не считая автобиографии, содержала 34 вопроса. Даже простое ознакомление с ними вызывало трепет.
В моей анкете значились арест и смерть Отца, поэтому у меня не было никакой надежды на приличное распределение, особенно в почтовый ящик, т. е. (как теперь говорят) на предприятие военно- промышленного комплекса. Помню, распределение заканчивалось, коридор около приемной ректора опустел, а меня все не вызывали. Я в числе десятка оставшихся уже потерял надежду, как вдруг дверь приемной открылась, незнакомый человек спросил, кто здесь Кобак, и предложил мне отойти в сторонку и поговорить.
Представившись как-то неопределенно и не совсем внятно, он попросил рассказать, что произошло с моим Отцом. Я выложил ему все, что знал, а знал я немногим больше того, что написал в анкете. Выслушав, человек попросил подождать и удалился в приемную. Потом вышел другой человек, тоже выслушал мой короткий рассказ об Отце и удалился. Видимо, они совещались. Под дверью толпились оставшиеся неудачники и подглядывали в щель. Я тоже заглянул и заметил, что второй человек разговаривает по телефону.
Потом снова появился первый человек, отвел меня в сторонку и каким-то слегка торжественным голосом заявил, что приглашает меня в большой НИИ, где я смогу работать в области радиолокации. «Работа интересная, и вы не пожалеете, если согласитесь», – сказал он. Боже мой, конечно, я был согласен! Я чуть не бросился на шею благодетелю. Как впоследствии выяснилось, благодетелями были будущий мой начальник отдела и заместитель директора по режиму (одновременно полковник КГБ). Они приехали на распределение без предварительных заявок, не получили полноценных специалистов и решились взять «брак». Кроме меня они пригласили Витю Пересаду. Нам повезло!
Окончание ЛПИ весной 1952 года было для всех нас долгожданным, но одновременно и грустным. Мы
