Елизавета Жозефовна и легендарная мисс Нельсон – невысокая, суховатая пожилая дама с буклями (тот же типаж, что и мисс Хадсон в «Шерлоке Холмсе» Игоря Масленникова). У нас воспитательниц звали Ольга Васильевна – в младшей немецкой группе и Антонина Карловна – в старшей. Заведующая детским садом – Тамара Ивановна. И еще нас курировала одна очень важная и серьезная дама с орденом Красного Знамени на груди – Конкордия Федоровна Рожанская (фамилия запомнилась потому, что ее произносили, говорили еще, что она прямо связана с Крупской).
Раньше, чтобы попасть в помещение детского сада, нужно было пройти через главный вестибюль Клуба ученых, где в правом углу стояли мраморные «Три грации». Слева – дверь в наше крыло. Вдоль коридора – шкафчики для одежды с опознавательными знаками в виде нарисованных на дощечках ягод, овощей и фруктов. Три группы слева, одна – справа, окнами во двор, в конце коридора – большой зал для игр, музыкальных занятий и праздников. Перед самой войной за ним пристроили еще один зал, где устроили спальню для отдыха в «тихий час». (Над ним во внешкольном отделе Клуба появился такой же зал, оборудованный как концертный. Уже в школьные годы мне случалось выходить на его сцену.)
Немецкий язык мы учили в разговоре, настольных играх и слушая сказки, их в младшей группе нам читала Ольга Васильевна. Но кроме сказок она читала, а мы разглядывали и обсуждали короткие рассказы в картинках, по существу – комиксы, которые в нашей русской детской литературе совсем не встречались и которые назывались «бубенштрайхен» («проделки мальчишек»), всякие там «Плим и Плюм», «Макс и Мориц». Меня удивляла не только форма рассказа, но и какой-то иной, более жестокий смысл содержания. «Проделки» часто оказывались далеко небезобидными, а назидательные истории иногда заканчивались трагично. Немецкому «Степке-растрепке», не желавшему стричь ногти, отрезали их вместе с пальцами, а мальчик, не хотевший есть суп, допрыгался до могильного холмика. Что это – первое ощущение разности менталитета? Правда, у Антонины Карловны истории были добрее. Там «Муммельхен» и «Пуммельхен», превратившись в очень маленьких человечков, бродили среди зарослей черники и другой ягодной и травяной поросли.
Постепенно приобщали нас и к высокой литературе, к стихам Гете и Шиллера. На каком-то празднике я бодро читала «Лореляй». Русская поэзия тоже не оставалась забытой: «Зима не даром злится» и «Жаворонок звонкий» – это все из детского сада.
Помню грандиозную танцевальную постановку «Подснежника», которую мы готовили к майским праздникам. Начиналось все с хоровода мальчиков в костюмах березок. В это время кто-то из детей читал стихи:
Под этот текст я выходила в центр, красиво поднимала руки над головой, потом по-балетному вытягивала ногу и говорила – уже я сама:
Тут со всех сторон выбегали девочки в сиреневых тюлевых пачках и начинали свой танец. Я же продолжала красиво стоять в центре в голубой пачке, подчеркивая тем самым, что я и есть тот единственный подснежник, о котором шла речь в стихотворении.
Поэзия Серебряного века. Поликсена Соловьева[20]. Как мало и просто сказано. Но и как много – о том, что природа прекрасна, что она хрупка и беззащитна. Всего каких-то сто лет назад, но с каким, почти языческим, благоговением! Сегодня попранная глобальной цивилизацией естественная природа все больше уходит из жизни, уходит и как предмет поэзии и наших ощущений.
Из детского сада вечером возвращались обычно по отдельности: на разбор детей отводилось около часа, кроме того, многие заходили в магазин. На обратном пути нас иногда провожала со своей мамой моя подружка по детскому саду Тамара Тумарева. Она жила совсем рядом с Клубом ученых, во втором профессорском доме, поэтому наш дальний путь служил им и хорошим маршрутом вечерней прогулки, на что они отваживались время от времени. Все вместе мы доходили до Старо-Парголовского, здесь начинали прощаться, но расходились не сразу: наши мамы еще немного стояли, разговаривая о чем-то своем, а мы с Тамарой бегали вокруг.
Я пошла в школу
Осенью 1938 года у меня появился другой постоянный путь: по Старо-Парголовскому и, через дворы, по Пустому переулку до той улицы, которая теперь называется Политехнической, а тогда называлась «Дорога в Сосновку» и которая тогда оканчивалась трамвайным кольцом у «Политехника». Я пошла в школу.
Меня записали в новую, недавно открывшуюся среднюю школу № 1 Выборгского района. Говорили, что ее строительство курировал сам Киров, ее и называли Кировской стройкой первой пятилетки[21].
Оставив позади парк Турчиновича, мы шли к школе по Старо-Парголовскому. Деревянные двухэтажные дома справа (справа по движению) мне почти не запомнились, большинство из них стояло в глубине участков. Первые же дома левой стороны, наоборот, подходили к проспекту гораздо ближе. На самом углу с Яшумовым стоял белый одноэтажный особнячок с мезонином. Наверное, проходя мимо, я не раз видела и кого-то из его обитателей, но кто они, я узнала много-много лет спустя, когда дочь Раи и Кира Коноплевых Татьяна (о них я писала в связи с Институтом имени Константинова) вышла замуж за Гришу Ростовцева. Познакомились они как студенты-политехники. И оказалось, что этот белый домик на углу Старо- Парголовского и Яшумова родной Гришин дом. Он здесь родился и провел свои детские годы.
