красноречиво свидетельствуя: Белик и Траш уже разделились. Лицо выглядело спокойным, задумчивым, тонкие пальцы беспрестанно теребили какой-то плоский камешек на тонкой веревке…
Темный эльф нехорошо прищурился, мигом припомнив недавнюю проделку с узами, но вставать и исполнять свою клятву не спешил: рядом с пацаном, цепко посматривая по сторонам и едва не порыкивая, бесшумно скользил его недавний собеседник — Шранк. И он, судя по всему, был не в настроении отвечать на чьи-либо вопросы. Казалось, грозовая туча была приветливее, чем сосредоточенное и нахмуренное лицо Гончей, а его угрожающе приподнятая верхняя губа, за которой поблескивали белые зубы, яснее ясного говорила: лучше не лезть. Неудивительно, что никто из присутствующих не рискнул даже рта раскрыть.
— Эгей! Здорово, Бел!! Рад, что ты в порядке! — как всегда, не вовремя, помахал рыжий. Но Белик словно не заметил: остановившись неподалеку от Темного эльфа, коротко глянул на напрягшегося опекуна и очень тихо спросил:
— Ты уже знаешь?
Урантар чуть кивнул.
— Утром сказали. Мне жаль.
— И мне… — пацан сильнее сжал треугольный камешек с выцапанным на нем непонятным значком и, не задерживаясь больше, направился к своему месту. Медленно забрался на лавку между угрюмо молчащим Шранком и сероглазым блондином, оглядел разом помрачневшие лица товарищей и, нацедив вина, залпом выпил вместе со всеми. Не чокаясь.
Таррэн покосился на неловко примолкший зал, приметил потяжелевшие взгляды Стражей, уже внимательнее оглядел камешек в руках у мальчишки (точно такой же, какие все они носили на шеях!) и мысленно покачал головой: кажется, совсем недавно на Левой Заставе было не тринадцать, как сказал Урантар, а четырнадцать Гончих. Похоже, пока малыш отсутствовал, кого-то из них не стало, и он узнал об этом только сейчас, едва проснувшись. Вот откуда тот камень взялся. Вот, выходит, зачем его ждал у фонтана Шранк — передать тяжелую весть, вместе со скорбным знаком погибшего. И вот зачем сопровождал, словно верный пес, к остальной стае: просто хотел поддержать огорченного мальчишку, как умел. Ободрить. Помочь пережить тяжелую утрату. И теперь то и дело хмуро зыркал по сторонам, будто опасаясь ненужных вопросов и чьего-нибудь неуместного веселья. Такое впечатление, что был готов вколотить это веселье неумному шутнику в глотку, вместе с зубами. Весь ощетинился, закрылся, недобро прищурился, словно собираясь сцепиться со всем миром. И это было ох, как знакомо!
Темный эльф незаметно показал кулак Весельчаку, уже собравшемуся в голос возопить бурные приветствия, а потом обменялся взглядом с Воеводой: Урантар снова кивнул, подтверждая нечаянную догадку эльфа, и быстро отвернулся. Таррэн помрачнел. Да и рыжий, слава богам, тоже сообразил, в чем дело, и поспешно примолк. Остальные вяло ковырялись в тарелках и старательно делали вид, что не замечают повисшего в воздухе напряжения.
Таррэн неслышно вздохнул: что ж, бывает. Серые Пределы — не то место, где Стражи могут рассчитывать на долгую и спокойную жизнь без потерь и потрясений. Здесь ежедневно идет война — долгая, тяжелая, непрерывная, которая закончится еще очень нескоро. А то и вообще не закончится никогда. И на этой войне кто-то постоянно погибает — от яда, чужих когтей и клыков, от несчастного случая, от нелепой ошибки… но такова жизнь. Не стоит думать, что она будет длиться вечно, потому что даже бессмертные, бывает, умирают. И большой трагедии в этом, если рассудить хорошенько, все же нет. Сегодня Гончая, завтра Волкодав, послезавтра ты сам… одним больше, одним меньше… так суждено. Так записано в Книге Судеб. Малышу давно стоило привыкнуть: и к неизбежным потерям, и к тому, что будут безвозвратно уходить близкие тебе люди. Нужно уметь с этим справляться, особенно Стражу, даже если лет ему совсем немного. А коли станет невмоготу, можно утешиться сознанием того, что через пару веков это и вовсе не будет иметь никакого значения.
Таррэн с сочувствием взглянул в окаменевшее лицо Белика, на мгновение встретился с ним взглядом и вдруг осекся. Даже в мыслях, потому что отчетливо увидел в голубых глазах то, чего совсем не ждал: до боли знакомую тоску, от которой хотелось волком выть и лезть на стену. Черную бездну глухого отчаяния. Море горечи. Холодную вьюгу одиночества. И целый океан боли, которую некому показать. Казалось, только эти глаза еще жили на его неподвижном лице, но всего через мгновение, за которое Темного эльфа вдруг осыпало морозом, погасли даже они, став снова сухими, холодными, как полынья, бесстрастными и совсем чужими.
Белик резко сжал губы и отвернулся, после чего так же молча встал, легонько сдавил плечо Шранка, чуть хлопнул и в одиночестве покинул притихший зал. Не тронув ни еды, ни воды, ни даже молока, специально принесенного кем-то заботливым к столу. Просто ушел — с бесстрастным лицом, каменеющим сердцем и огромным грузом в душе, который незачем было выставлять напоказ. Только надел оставшийся от погибшего товарища камешек на шею и бережно убрал его под рубаху.
Траш беззвучно исчезла вместе с ним.
Спустя еще одну долгую минуту остальные Гончие, закончив нерадостный обед, тоже поднялись, неслышно вздохнули и без единого звука покинули ставшее душным помещение — тихо, быстро, почти незаметно. Но только после их ухода напряжение в воздухе стало постепенно спадать.
— Урантар? — негромко спросил Сова, едва угнетающее молчание разбавилось неловким шорохом зашевелившихся Стражей, неслышными вздохами и неуверенно возобновившимися, но все равно приглушенными разговорами.
Дядько невесело улыбнулся.
— Ты прав: недавно мы потеряли верного друга и соратника. Еще одного… из многих.
— Гончую?
— Да. Причем, одну из лучших, что я только видел в жизни: быструю, легкую, смертоносную. Отличного Стража и прекрасного бойца, с которым мало кто мог сравниться из наших.
— Хмера? — быстро уточнил Таррэн.
— Хуже. Месяц назад ему не повезло столкнуться с серой чумой, а от нее, как ты, наверное, знаешь, еще никто не выздоравливал. Он тоже не питал иллюзий на этот счет. Но мы с Беликом очень надеялись, что по возвращении хотя бы застанем его живым — чтобы проститься и дать последний бой, как заведено. Времени было вполне достаточно, потому что яд действует постепенно, и мы бы непременно успели… да только Сар`ра рассудил иначе.
Светлые понимающе переглянулись: серая чума, и этим все сказано. Серая чума — плохой яд, старый, злой, если так вообще можно сказать о яде. Он не давал быстрой и легкой смерти, не позволял жертвам мирно отходить во сне, вроде Золотой Пыльцы или порошка желтой акации. Он был ничуть не лучше, чем пресловутая Черная Смерть, от которой умирали в страшных муках. Он съедал несчастных заживо, день за днем отвоевывая себе новый кусочек тела и превращая его в глубокую уродливую язву. На лице, руках, на туловище… где угодно. Для него не было преград. И не было никакого противоядия. Порой язвы были так глубоки, что проедали кожу насквозь, выгрызали мышцы, ломали кости, крушили внутренности. Однажды возникнув, они больше не заживали и с каждым днем расползались все дальше и шире, постепенно превращая жертву в кошмарное чудовище, лишенное всякой надежды на спасение. Но, что самое страшное, боли при этом не было, до самого последнего момента. Бывало, человек даже не знал, что уже мертв, жил себе и жил. Охотился, любил, ненавидел, убивал. И замечал неладное лишь тогда, когда внезапно подламывалась рука или из незаметной ранки начинала течь сукровица. А потом становилось слишком поздно: серая чума не щадила никого. Она приносила с собой отчаяние, обреченное понимание, тяжкое осознание близкого конца, которого невозможно избежать. Когда ты точно знаешь, что умрешь. Знаешь, что это будет скоро. Но знаешь также, что умрешь не как воин — с мечом в руках, не в бою и не в честной схватке со смертью. А медленно истлеешь — слабым, беспомощным, жалким, изуродованным до неузнаваемости; в собственной постели, без права на последний поединок и с отчетливым пониманием того, что можешь только сдастся на милость подбирающегося рока. Возможно, этот неизвестный им Сар`ра сделал правильный выбор: в таком положении подчас лучше умереть, чем ждать несколько долгих месяцев неизбежной развязки. Или призвать Ледяную Богиню самому, чем мучительно долго ожидать ее тихой
