ТОГДА
Сначала о приближении мальчишек можно было догадаться только по отдаленным выкрикам из-за деревьев.
Они были еще такими детьми, что их громкие голоса – а они затеяли погоню друг за другом, и в лесу раздавались лишь крики, односложные восклицания, смех, – звучали так, будто они смертельно напуганы. Когда они появились на лугу – один выскочил из прорехи в густых зарослях колючего кустарника, второй за ним по пятам, – их было почти не различить: оба одинаково визжат, оба в красных куртках и шапочках. Ясный день постепенно перетекал в вечерние сумерки. Только что мальчики охотились на белок, не замечая, что их возгласы и хлопки пневматических ружей намного опережают их самих, разгоняя по норам сотни зверьков.
В центре луга преследователь наконец догнал преследуемого, бросился на него, и завязалась возня. Шапки слетели с голов. Один мальчик оказался светловолосым, второй, поменьше, – коричнево-мышиной масти. 'Кончай, – крикнул он, придавленный своим приятелем. – Ларри! Кончай! Я серьезно!'
Ларри засмеялся и сказал, передернувшись:
– Тряпка. Понял, Уэйн?
– Не называй меня так!
– А ты не будь тряпкой!
Они снова принялись мутузить друг дружку, пока не растянулись рядом без сил, корчась от смеха.
Позже они натянули посреди луга палатку. Они уже делали это прежде. Около палатки было старое кострище – кучка влажных углей и золы внутри круга, выложенного из почернелых камней. Пока Ларри втыкал колышки в мягкую рассыпчатую землю, Уэйн сходил в лес и принес оттуда несколько охапок валежника. Потом, сидя на корточках, они стали разжигать костер. Близилась ночь, но и без того свет под серым, сплошь затянутым облаками небом был рассеянным, и теперь казалось, что тени берутся не сверху, а снизу, что они растекаются и сгущаются, выползая из каких-то подземных источников. Ларри первым стал беспокойно поглядывать на темнеющую опушку, пока Уэйн кидал в хворост спичку за спичкой. Губы Уэйна были поджаты, лицо перекошено от напряжения. Когда огонь наконец вспыхнул, мальчики с улыбкой переглянулись.
– Не хотел бы я оказаться здесь в темноте, – сказал Ларри
– Так уже темно.
– Нет, в смысле, без костра. Когда вообще ничего не видно.
– А я был, – сказал Уэйн.
– Врешь.
– Не вру. Иногда я забываю, сколько времени, и слишком поздно возвращаюсь к велику. Однажды совсем стемнело. Если б я не успел выйти на тропинку, я бы заблудился.
Уэйн ткнул в костер длинной палкой. Лес принадлежал его родителям, но их дом стоял в двух милях отсюда. Ларри огляделся, – рассказ друга явно произвел на него впечатление.
– Страшно было?
– А ты думал! – Уэйн хихикнул. – В темноте-то. Я ж не тупой.
Несколько секунд Ларри глядел на него, потом сказал:
– Извини, что я назвал тебя тряпкой. – Уэйн пожал плечами и сказал:
– Надо мне было застрелить ту белку.
Час назад они увидели одну на дереве – почему-то она от них не сбежала. Уэйн стрелял лучше, и они залегли вместе за поваленным дубом. Для надежности Уэйн опер свое ружье о развилку сухой ветки. Он долго смотрел на белку, прижавшись к ружью щекой, а потом вдруг поднял голову.
– Не могу, – сказал он.
– Что значит – не можешь?
– Не могу, и все.
Он передал ружье Ларри; тот прицелился, но выстрелил слишком быстро и промазал.
– Да ладно тебе, – сказал Ларри теперь, у костра. – Белки все равно на вкус противные.
– Как болонская колбаса, – хмуро сказал Уэйн.
Они вытащили из рюкзаков сандвичи. Оба вытащили оттуда мясо, насадили на палочки и жарили на костре до тех пор, пока оно не зашипело, обугливаясь. Потом засунули его обратно в сэндвичи. Уэйн откусил первым и тут же взвизгнул, поднеся руку ко рту. Он выплюнул на ладонь горячий кусок мяса и швырнул его в огонь.
– Горячо, – сказал он.
Ларри долго смотрел на него. Потом сказал: – Тряпка, – и прыснул, не выдержав.
Уэйн скосил глаза, засунул в рот пальцы и принялся ощупывать его изнутри.
Позже костер начал гаснуть. Сонные, они сидели рядом, тихо переговариваясь. Уэйн погладил себя по животу. Под деревьями слышалось невидимое движение – судя по звукам, там шныряли мелкие зверьки, но раз-другой прошел и кто-то покрупнее.
– Наверно, олень, – сказал Уэйн.
– А не рысь?
– Рыси тут не водятся. Зато лисы мне попадались.
– Лисы не такие большие.
Они раскатали в палатке спальные мешки и приподняли один клапан у входа, чтобы видеть костер.
– Это мое любимое место, – сказал Уэйн, когда они залезли в мешки и застегнулись.
– Палатка?
– Нет. Эта поляна. Я знаешь, что думал? Когда-нибудь построю здесь дом.
– Дом?
– Ага.
– Какой еще дом?
– Не знаю. Как мой, наверно, только в лесу. Можно будет выходить ночью на крыльцо и смотреть, как сейчас. Только палатку не надо будет ставить. Знаешь, что? А давай вместе построим. Поделим его пополам, и живи каждый на своей половине. И не надо будет возвращаться домой до темноты, потому что мы уже будем дома.
Ларри улыбнулся, но сказал:
– Да ну, ерунда. К тому времени мы оба женимся. Ты не захочешь, чтобы я все время торчал у тебя в доме.
– Неправда.
– Ты не хочешь жениться?
– Нет... почему, я женюсь. Конечно. Но ты всегда сможешь приезжать и жить у нас.
– Так не бывает, – сказал Ларри со смехом.
– Почем ты знаешь?
– Знаю. Чудак ты, Уэйн. Иногда кажется, что ты с луны свалился.
– Тебя послушать, так у меня все идеи дурацкие.
– А я что, виноват? Какие есть.
– Это не дурацкая идея, чтобы у тебя в доме жили друзья.
Ларри вздохнул и сказал:
– Согласен. Только брак – это такое дело. Ты женишься, и девушка, которая за тебя выйдет, станет твоим лучшим другом. Это любовь, понял?
– У моего отца есть лучшие друзья.
– У моего тоже. Но с кем твой отец проводит больше времени – с ними или с твоей мамой?
Уэйн с минуту подумал:
– Нда.
Они смотрели на костер в щель между клапанами.
– Но ты ведь будешь приезжать, когда сможешь? – спросил Уэйн. – Правда?
– Конечно, – сказал Ларри. – А то!
