послужило то, что в ухо к нему залетел большой слепень, который беспрестанно
твердил: 'Не говори о религии'. Нуньес произнес отречение, как легко
заподозренный, и был присужден к штрафу в триста дукатов и некоторым
епитимьям. 4) Бальдассар Лопес, уроженец Вальядолида, сын португальских
родителей, шорник королевских конюшен. В юности он ездил в Байонну, чтобы
свободнее следовать Моисеевой религии. В 1645 году он вернулся в Испанию и
привлек к иудаизму одного из своих родственников, приводя ему в
доказательство того, что Мессия еще не приходил, октаву из поэмы Араукана
Алонсо д'Эрсильи [146], которая кончается следующим стихом: 'До времени,
когда Бог позволит ему появиться'.
XIV. Он был задушен и сожжен по смерти. Обладая веселым характером, он
шутил, даже когда шел на казнь. Один из сопровождавших его монахов увещевал
его воздать благодарность Богу за то, что он войдет в рай бесплатно. 'Что вы
говорите, отец! Разве конфискация не забирает у меня двести тысяч дукатов,
причем я даже не уверен, что сделка состоится?' Стоя на костре, он увидал,
что палач плохо справился с удушением двух осужденных, и сказал ему: 'Педро,
если ты удушишь меня так же плохо, как этих бедняков, лучше тебе сжечь меня
живьем'. Когда его поставили перед столбом, палач хотел связать ему ноги.
'Клянусь Богом, - сказал в раздражении Бальдассар, - если ты меня привяжешь,
я не верю больше в Иисуса Христа. Возьми это распятие', - и с этими словами
Бальдассар бросил его на землю. Монах вернул его к более христианским
чувствам, и осужденный попросил тогда прощения у Иисуса Христа за нанесенное
оскорбление и выразил раскаяние. Когда палач начал его душить, духовник,
давший ему отпущение, спросил его, действительно ли он скорбит о своих
грехах. Несмотря на то что Бальдассару было трудно говорить, он с живостью
ответил палачу: 'Разве, отец, вы думаете, что теперь время для шуток?'
Отпущение было ему дано, его удушили, и он был сожжен. Если святой трибунал
не достигает более искренних обращений, я не сомневаюсь, что он получает их
во множестве из-за внушаемого им страха.
XV. 6 декабря 1654 года инквизиция Гранады справила аутодафе из
двенадцати человек, наказанных за иудаизм. На нем была также статуя женщины,
уже присужденной к епитимье кордовской инквизицией, изгнанной на десять лет
из этого города, из Гранады и Мадрида и удалившейся в Малагу. Она была
арестована вторично, потому что ее заподозрили в возвращении к прежней
ереси. Она умерла внезапно в секретной тюрьме. Трибунал постановил вынести
на аутодафе ее статую с санбенито примиренных. Я не читал ничего, что
указывало бы, чтобы этот род изображения появлялся на казнях инквизиции до
царствования Филиппа III. Процессы этого рода оканчивались вместе с жизнью
обвиняемых, и этот обычай был даже основан на одном распоряжении верховного
совета, декретированном 22 января 1582 года по случаю процесса Мигуэля
Санчеса, умершего в тюрьме после осуждения. Правда, прокурор мог возбудить
дело против памяти, погребения и имущества умершего, но в этом случае он был
обязан вызвать родственников умершего, которые имели право его защищать.
Когда это средство не употреблялось, дело не шло дальше. Изображения
примиренных есть изобретение, оскорбительное для чести семейств; его
виновники имели целью увеличение количества жертв. Этот результат может
подтвердить общее мнение о духе, который не перестает вдохновлять
руководителей инквизиции.
XVI. 13 апреля 1660 года инквизиция Севильи справила общее аутодафе из
сотни осужденных. Здесь были: два двоеженца, три колдуна, один лжекомиссар
инквизиции и девяносто четыре еврея. Из последних трое были сожжены живьем
как нераскаявшиеся, четверо задушены и тридцать три казнены фигурально;
примирено было сорок шесть, семеро произнесли отречение, как сильно
заподозренные, была также принесена статуя умершего примиренным.
XVII. Кроме публичных аутодафе и процесса, о котором я упоминал в
главах XXIV, XXV и XXVI, при Филиппе IV было несколько частных дел, которые
заслуживают стать известными из-за имени и ранга участвовавших в них лиц.
Дон Родриго Кальдерой, маркиз де Сиете-Иглесиас (Семь церквей), секретарь
Филиппа III, был привлечен к суду инквизицией, которая не успела его
осудить, потому что он был обезглавлен в Мадриде в 1621 году в силу
приговора королевских судей. Инквизиторы обвиняли его в употреблении
колдовства и наваждения для возвращения королевского благоволения. Этот
пункт был воспроизведен в обвинении прокурора мадридского трибунала, но
судьи не придали ему никакого значения; они поступили совершенно правильно,
так как маркиз, желая доказать, что он не употреблял никакого дьявольского
приема, или если и употреблял его, то без результата, умолял короля из своей
тюрьмы объявить некоторые факты, которые могли служить к его защите. Но
монарх, без сомнения, не испытавший никакого влияния колдовства, сказал
меньше, чем желал обвиняемый. Известно, что маркиз был жертвой придворной
интриги и что граф-герцог Оливареc [147] нанес непоправимый ущерб своей
чести, хладнокровно глядя на казнь человека, который во время своего фавора
оказал ему большие услуги.
XVIII. Дом Луис Алиага, архимандрит Сицилии, духовник Филиппа III и
главный инквизитор, отказался от последней должности в 1621 году по приказу
Филиппа IV. Вскоре после того как его преемником стал кардинал Сапата, он
был привлечен к суду мадридской инквизицией за некоторые приписанные ему
тезисы, заподозренные в лютеранстве и материализме. Алиага умер в 1626 году,
и его процесс не пошел далее предварительного следствия. Можно думать, что
при продолжении дела Алиага доказал бы, что стал жертвой интриганов,
обманывавших короля, как было это в 1620 году при Филиппе III, когда маркиз
де Сиете-Иглесиас был обвинен в отравлении Алиаги. Это обвинение судьи
отвергли как не основанное ни на каких доказательствах. Если справиться с
мемуарами того времени, этот монах заслужил свою опалу. Креатура герцога
Лермы [148], он стал по своей низости и вероломству причиной падения этого
вельможи и, вследствие этого, маркиза де Сиете-Иглесиаса, который был
наказан за свои и чужие интриги преследованием, предпринятым против него
этим презренным человеком.
XIX. В 1645 году состоялся процесс дона Гаспара де Гусмана,
графа-герцога Оливареса, фаворита и первого министра Филиппа IV. Он был
привлечен к суду мадридской инквизицией при главном инквизиторе доме Диего
де Арсе, который ему был обязан епископствами Туи, Авилы и Пласенсии. Дом
Диего не забыл своего благодетеля; его мудрости герцог обязан благоприятным
исходом дела, которое в других руках могло бы иметь самые гибельные
последствия. Герцог Оливарес впал в немилость в 1643 году. Вскоре к королю
посыпались докладные записки с жалобами против бывшего министра, в которых
он был обвинен в величайших преступлениях, что доказывает испанскую
пословицу: 'Каждый ломает ветку с упавшего дерева'. В то же время
предпринято было преследование герцога трибуналом, который принял все ложные
донесения. Он был оговорен как верящий в гадательную астрологию, потому что
