Запекшаяся глина местами заблестела, как отшлифованный чугун. И на ней опять проступили травянистый узор и отпечаток пальца. Ну вот, это уже лучше. И рисунок есть, и каменная твердость. Но не по сердцу Стасику был этот каменноугольный траурный цвет. Он достал из кармана кусочек мела и стал натирать им шарик. Белая пыль сыпалась на штаны, пачкала пальцы, а на глине держалась плохо. Стасик вздохнул и опять обтер шарик ладонями. И… вдруг понял, что получилось хорошо! Шарик был теперь серый, с мягким отливом, как мамин беличий воротник. А в отпечатки набилась меловая пудра, и тонкие линии узора отчетливо белели на выпуклой поверхности. Ну, просто… как это называется? Ювелирное изделие!
— Вот какой ты славный получился… — Стасик побаюкал шарик, как живого. Тот был уже не горячий, а ласково-теплый.
Стасик лег спиной в траву. Затылок — на мягкой скатке из кителя, ботинки повисли над пустотой, за краем площадки. Солнце светило в левую щеку, а в высоте бледно голубело чистое небо с редкими искорками летучих семян. Шарик лежал на груди, Стасик придерживал его пальцами.
Глядя в небо, он думал: где лучше зарыть шарик, чтобы через сто миллионов лет его обязательно нашли? Наверное, все равно где. Теперь ведь не предугадаешь, что будет через такое бесконечное время. Можно закопать прямо здесь, на берегу. Но не хочется так сразу расставаться с шариком…
Интересно, кто его найдет?
А может, тогда уже и людей не будет?
Ну нет, люди будут! Иначе зачем стараться!..
Возможно, такой же мальчик, как Стасик, и откопает шарик. Повертит, раскокает, как яйцо. Прочитает: «Я — Стасик!»
…А где будет сам Стасик? Если и правда есть бессмертная душа, может, она превратится в воробья, чтобы мог подлететь и посмотреть на мальчика, который нашел записку? Или… а вдруг она превратится в самого этого мальчишку?
Или она уже никогда ни в кого не превратится, а будет лететь в бесконечности? Но зачем? Куда?
Если бы узнать все тайны! Если бы сквозь эту голубизну рвануться в мировое пространство и посмотреть: что там? как там? есть ли конец? Рвануться, как взгляд, как луч…
Почти остывший шарик вдруг затеплел опять.
— Ты — Стасик?
«Ты — Стасик?» — это неслышно щекотнуло грудь, отозвалось в голове. Как шевеление воздуха, как шепот, как мысль. Сердце словно пропало, растворилось в пустоте. И вдруг взорвалось, затарахтело. Стасик хватанул губами воздух, стремительно сел. Шарик скатился с груди в колени. Стасик схватил его.
И опять:
— Это ты? Стасик?
— Да… Да!.. А ты… ты кто?
— Я — Белый шарик. Разве ты забыл?
— Я… нет…
— Мы с тобой говорили, а потом ты пропал.
— Я… нет. Не пропал. Это тебя отобрали… То есть его… Это был не ты!
— Нет, я.
— Почему ты? Тот — мячик… А тебя я только что сделал.
Стасику почудилась терпеливая и снисходительная усмешка:
— Это же все равно.
— Что… все равно?
— Что другой шарик у тебя в руках. Я в него… вселяюсь.
— Как душа? — осторожно спросил Стасик. Сердце колотилось уже не так сильно.
— Я… не знаю. Шарик у тебя — как приемник. Я вселяюсь и говорю с тобой. А без шарика нельзя.
Теперь он объяснял не так, как в первый раз, гораздо понятнее.
— Значит, на самом деле ты не здесь? — слегка огорчился Стасик.
— Нет, я здесь, с тобой. Но в то же время я на своем месте в пирамиде.
— В какой пирамиде?
— В нашей… Где все знакомые шары.
— Не понимаю я, — вздохнул Стасик.
— Чего тут непонятного, — отозвался Шарик. И вдруг признался тоном насупленного мальчишки: — Я и сам толком не понимаю. Но говорят, что так надо — быть в Кристалле на своем месте…
— Не верится что-то, — опять сказал (или просто подумал) Стасик. — Разве это можно сразу? Быть тут и быть в каком-то кристалле?
— А что ли, нет?! А ты сам-то!
— Что? — Стасик уже не боялся. Удивлялся только. И радовался чуду. — Что «сам-то»?
— Ты только что был сразу… ну, здесь, на месте, и в то же время летел, как луч. Как импульс!
— Это же я… просто думал! Мне это казалось!
— Ха! Назови как хочешь! А я твой импульс перехватил, — похвастался Шарик. И похвалил Стасика: — Ох и энергия у тебя! Вроде моей. Тоже все грани пробиваешь навылет!
— Ничего не понимаю, — опять признался Стасик.
— Ну и не надо. Я потом объясню. Если сам пойму… Главное, что ты нашелся… Ты больше не пропадай. И не потеряй шарик, без него мне тебя не найти.
— Ладно. А зачем… — Стасик вдруг смутился, будто с человеком разговаривал. — Зачем ты меня искал?
— Я же тогда говорил… — Похоже, что и Шарик смутился. — Я хочу, чтобы «один и один — не один. Ты и я»…
— Дружить? — Стасик даже мысленно спросил это шепотом.
— Ага…
— А почему… ты со мной? Столько пацанов на свете…
— Я же и про это говорил. У нас резонанс… Понял?
— Да! — радостно сказал Стасик. Он не очень-то понял про резонанс, но понимал главное. Вернее, чувствовал: он тоже очень хочет дружить. С Шариком.
А тот вдруг сказал:
— Ой…
— Что?
— Мне надо отключиться. Сейчас у меня серия импульсов. Два — дальнему Зеленому шару, один общий, рассеянный, и еще один — на прием от Голубого номер три. Надо успеть…
— А если не успеешь?
— Влетит, — с явным вздохом отозвался Шарик.
— А ты надолго это… отключишься?
— По твоему времени… сейчас посчитаю… На полчаса!
— Я буду держать тебя в руках. Все время.
— Держи… А если меня долго не будет, позови сам.
— Как?
— Ну, вспомни про меня и пошли в пространство импульс: «Шарик! Шарик!..» Нет, лучше «Белый шарик», ладно? А то будто дворняжку… У меня в Кристалле белый цвет.
И он стал холодеть, остывать в ладонях.
— Ладно, Белый шарик, позову, — словно вслед ему, сказал Стасик. Он посидел еще тихо и задумчиво, потом оглянулся.
Был уже совсем вечер! Солнце, большущее и оранжевое, висело правее черных монастырских куполов и колокольни. Желтым огнем там горела река. Над головой небо посерело, и в воздухе погасли паутинки. Ох, да ведь уже наверняка восьмой час! А когда он еще доберется домой! Вот тебе и «нельзя расстраивать маму»!
Стасик суетливо развернул и надел китель, раскатал вниз штаны, подхватил сумку. По откосу, потом по лестнице выбрался на кромку обрыва. Здесь начиналась улица. Похожая на другие, такая же деревянная и в
