Габровский тихо чертыхнулся — эти кретины из комиссии не сообразили провести простейший хронометраж. Их интересовало только то, что происходило с кораблем. А между тем — и Габровский теперь это ясно видел — Вера просто не могла успеть добраться от корабля до рощицы, где ее нашли. Спасатели прибыли раньше, чем она добежала бы туда, — это в том случае, если бы не было катастрофы, бежать пришлось бы по гаревой дорожке, да и вообще выбежала она за десять минут до приземления…
Алексей выключил экран и задумался. Отпуск летел ко всем чертям. Это было ясно как день. Только вчера утром он прилетел сюда, на Таврию, малообжитую планету земного типа. Устроил в номере уютный беспорядок, настрого запретил роботам заниматься уборкой в его отсутствие и приготовился отдыхать. На всю катушку.
А вечером на танцах в Зоне отдыха он вдруг увидел Веру. Она выделялась из веселой, беззаботной толпы. Чувствовалась в ней какая-то напряженность. Даже не внешне, нет. Непонятно, что именно, — может быть, что-то в выражении лица, в манере держаться? Это Алексей заметил еще до того, как узнал Веру. А узнав, он начал настраиваться на нее, посылая ей менто тревоги и неуверенности — то, что успел и сумел разглядеть в ней.
Он сразу увидел, что попал. Увидел, даже не получив ментоответа. Она забеспокоилась, стала оборачиваться и высматривать его в толпе, он спрятался за спины и осторожно вышел, продолжая принимать ее менто — вопроса и беспокойства, тревоги и тоски. Он уже понял, что не оставит ее одну, хотя и не представлял, что сможет для нее сделать. Одно было ясно — ей надо помочь.
Ему расхотелось развлекаться. Он вернулся в номер, вызвал Информарий и послал запрос на Землю, в Комитет по исследованию космического пространства…
Утро было в разгаре, солнечное и теплое. В кафе он пошел пешком и добрался до него часов в десять. В зале было пусто. Подбежал автомат, подал пластиковую карточку-меню. Половина блюд были незнакомыми. Он заказал наугад.
Вдруг ему стало не по себе. Повеяло неустроенностью и одиночеством. Вера. Она молча остановилась около столика. Габровский подвинул стул. Она села.
— Ты — Габровский. — Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Габровский кивнул. Он не удивился. Его знали многие. Она к тому же летала с Крисом. А уж Крис-то его знал лучше многих.
— Чего ты от меня хочешь? — спросила она спокойно. Слишком спокойно. Алексей промолчал.
— Ведь это ты вчера был в Зоне отдыха? — На Габровского накатилась волна тревоги и неуверенности, неуверенности и тоски — она вернула ему его вчерашнее менто. Вернула в точности. Значит, помнила все время. Только теперь он впервые разжал губы.
— Ты мне нужна. — Он ответил ей грубовато-лаконично. Так надо было. Он сейчас окончательно убедился в этом. Именно грубовато и лаконично. И только по делу. Вера была вся как сжатая до отказа пружина. Чтобы она не сорвалась, нужно было дело, необходимо было окунуть ее в работу. И он готов был дать ей эту работу.
— Я всем нужна. — Вера пожала плечами. — В последнее время…
А про себя подумала: «Зато вы все мне не нужны. Жалельщики!»
Габровский смотрел на нее и сквозь нее. Ей стало зябко от этого взгляда. Неожиданно неприязненно она подумала, что этот-то жалеть не станет.
Вера не могла преодолеть неприязни к нему, как ко всему прошлому Криса. Его прошлому, которое никогда не станет и ее прошлым, потому что Крис никогда не будет принадлежать ей. Потому что это прошлое предъявляет свои права на Криса. И Крис весь в прошлом. У него нет будущего. И настоящего. Потому что нет Криса…
— Быстро все съедай и выходи к фонтану. Я тебя жду, — вернул ее к действительности голос Габровского. Он успел заказать для нее завтрак. В голосе его проскользнула интонация, заставившая ее не возмутиться бесцеремонностью, не заказать заново и совсем не то, что заказал для нее он, а молча придвинуть тарелку и приняться за еду. Габровский хотел что-то еще сказать, передумал и вышел из кафе.
До отеля, где жил Габровский, было минут сорок ходьбы, но глайдер он вызывать не стал. Пошли пешком, и она опять промолчала, хотя было жарко. Местные деревья тени почти не давали. Пешеходная дорожка была посыпана крупным песком. Он хрустел под ногами. Его хруст мешал сосредоточиться. Мысли вертелись по кругу, подчиняясь ритму шагов. Габровский за всю дорогу не проронил ни слова. Она тоже молчала. Так, молча, и поднялась к нему в номер, быстрым взглядом окинула его — не как в обычно обезличенных номерах отелей, здесь было видно, что живут, — и опустилась на диван.
Габровский уселся в кресло, протянул руку к шкафчику доставки, набрал шифр. Через полминуты звякнул звонок. Он вынул из шкафчика бутылку и два бокала.
— Что это? — Она первая нарушила молчание.
— Вино. — Чуть приметная улыбка скользнула по его лицу. — Сухое виноградное вино. И не смотри так на меня. Пей. Это не неприятно, а в такую жару даже полезно.
И, видя, что она колеблется, добавил:
— Пей, не бойся.
— Откуда здесь вино? — неуверенно беря бокал, пробормотала она.
— С Земли, судя по этикетке. — Он пригубил и смотрел, как она с опаской отпила из бокала.
Пока Габровский возился у пульта информатора, готовя запись, Вера пролистала инструкцию линии доставки. Шифра вина там не было. Вообще вина не было в длинном — пятьсот наименований — перечне.
Вино вообще-то не числилось в списке запрещенных к применению продуктов. Просто пить его не было принято, как не принято было курить. Все это настолько вошло в кровь Веры, что сейчас поведение Габровского вызвало недоумение и легкое любопытство.
Она по-новому взглянула на него. А он тем временем закончил приготовления и нетерпеливо повернулся к ней:
— Смотри. Вот аэрофотокарта района гибели «Консулы».
Тон его был деловым. Он оказался первым, не считая комиссии по расследованию катастрофы, кто прямо и открыто заговорил об аварии. И впервые напоминание о несчастье не вызвало у нее привычного уже чувства отчаяния. Подумав об этом, она отвлеклась на минуту, и ей пришлось внимательно вслушаться, чтобы поймать суть разговора. А Габровский продолжал все так же сухо и размеренно, как автомат:
— Таким образом, получается, что ты не могла спастись, даже если бы у вас с Крисом на пути не разлилось горючее. Корабль взорвался раньше, чем вы могли бы отбежать на безопасное расстояние. Вы должны были погибнуть. И Крис погиб. А ты осталась жива. Молчи, не перебивай. Я и так знаю, что ты не понимаешь, как это получилось. И никто не понимает. Больше того, никто даже не догадывается, что ты не должна была спастись!
Вера сидела на самом краешке дивана, готовая в любую минуту встать. Было видно, что она не понимает, к чему он клонит.
— Значит, в развитие событий вмешались какие-то неучтенные обстоятельства, а если так, то ты в гибели Ионина не виновна. Конечно, тебя никто и не винит, кроме тебя самой, пусть подсознательно. Я говорю это для того, чтобы ты перестала заниматься самобичеванием.
— Что я… Что мне… — У Веры перехватило горло, она прокашлялась и все же выговорила: — Что мне нужно делать?
— Есть у меня кое-какие соображения по этому поводу. Их надо проверить, и ты мне поможешь.
Габровский уже не был так неприятен Вере, как прежде. И она спросила, что он собирается делать и в чем будет заключаться ее помощь. Она уже совсем справилась с голосом. Странно, Веру совсем не обидело, что Габровский отказался полностью посвятить ее в свой замысел, а ограничился конкретным заданием.
На несколько дней Вера переселилась в номер Габровского. Где пропадал сам Габровский, она не знала. Вера занималась электроникой — собирала автоматику управления. Схему ей накидал Габровский. По ее мнению, это была полнейшая дичь, сапоги всмятку. Впрочем, может быть, это она, в теперешнем ее состоянии, не способна была разобраться в простейшей схеме?.. Словом, Вера выкинула из головы такие вопросы и сосредоточилась на работе руками. Задача была не из сложных, хотя работать приходилось с
