узлами, выдираемыми из старых блоков, целую кучу которых натащил Габровский. Это заметно усложняло и замедляло дело, но через неделю у нее все было готово. Алексей забрал схему и увез куда-то.
Еще два дня Вера изнывала от безделья. Она пыталась читать, но фильмокниги валились из рук. Все валилось из рук. Наконец появился Габровский, в синем форменном комбинезоне, осунувшийся и подтянутый, и коротко бросил:
— Собирайся.
Она тоже надела форму, и когда вышла к ожидавшему ее Алексею, поняла по его взгляду, что сделала именно то, что нужно. Только теперь она почувствовала, что Габровский затеял что-то серьезное. И еще не зная, что должно произойти, она начала волноваться.
Габровский вел глайдер на предельной скорости, не глядя на пульт. Промелькнул жилой поселок, потом долго тянулись поля, по которым тут и там ползали комбайны-автоматы, — местное лето близилось к концу.
Пропищал зуммер радиостанции. Габровский повернул рычажок, негромко сказал что-то. Вера не вслушивалась, рассеянно всматриваясь в проплывающую под ними картину.
Местность изменилась. Лесистые холмы кончились. Пошли изрытые оврагами, заросшие кустарником пространства. Тут и там мелькали плешины голой каменистой земли. «Необжитая планета», — равнодушно подумала Вера. Она уже не нервничала. Она перешагнула ту грань, за которой наступает безразличие.
Алексей бросил машину в сторону и с ходу, с разворотом, посадил. Вера успела заметить примерно в полукилометре навес. Что находилось под навесом, она не рассмотрела. Тут же она забыла об этом, потому что они вылезли из глайдера и быстро пошли. Вера спешила, чтобы не отставать от Габровского, и часто спотыкалась. Из-под ног ее, гремя, вылетали камешки.
— Сейчас будет поровнее, — бросил, не оборачиваясь, Алексей. Он помнил о ней, и Вере сделалось на мгновение тепло от этого. Дорога действительно стала ровнее. Они шли еще минут пять, и Габровский резко, как делал все, остановился.
Грудой были навалены пустые ящики. Алексей вытянул из кучи два из них, поставил. На один уселся сам, на другой кивнул Вере. Она тоже опустилась, готовая в любую минуту встать и идти дальше. Глаза ее машинально обежали пологий пригорок с выгоревшей на солнце красноватой землей. На ящиках в стороне стояла какая-то аппаратура. Взгляд Веры привычно выхватил собственное неуклюжее творение. Толстый кабель от приборов тянулся в сторону и спускался в овраг. На сгибах он маслянисто поблескивал. Кусты в овраге отсвечивали не привычной земной изумрудностью, но явственным на этой планете красноватым оттенком. Легкий ветерок обвевал разгоряченное при ходьбе лицо.
Габровский, глядя своим привычным, сквозь Веру, взглядом, негромко произнес:
— Все, что от тебя сейчас требуется, — это сидеть вот так и ждать. Это займет немного времени. Минут через десять все кончится. — Он неожиданно улыбнулся: — И я все тебе расскажу.
Она молча кивнула. Вид у нее был покорный. Совсем не тот, что десять дней назад. У Габровского неожиданно защемило сердце от жалости.
— Вера… — негромко сказал он, словно сам себе. Она настороженно посмотрела в его сторону. — Вера…
Он опять улыбнулся ей:
— Вера — в смысле «верить»… Пусть это будет кодовое название нашей маленькой операции! А через час мы освободимся и отправимся осматривать планету!
Он пытался таким образом растормошить ее. Она не приняла шутки. Остановившимся взглядом посмотрев на Габровского, она беззвучно произнесла:
— Не надо говорить так… Крис так говорил… Впервые она сама произнесла это имя.
Повисло напряженное молчание. Чтобы разрядить его, Габровский задвигался, шумно встал, отряхнул комбинезон.
— Пора! — решительно произнес он и пошел в сторону, туда, где на сдвинутых вместе ящиках стояла аппаратура. Вера проводила его взглядом и вновь опустила глаза. Сквозь жестокую каменистую почву пробивались упрямые коричневатые травинки. Доска от ящика придавила их. Вера хотела носком ботинка сдвинуть ее, но не успела. Внезапная дурнота на мгновение сдавила ее и тут же отпустила. Ей почудился глухой вскрик, она выпрямилась, отыскивая взглядом Габровского, и в ужасе вскочила на ноги. Ящик со стуком опрокинулся назад. Габровского не было. Не было остальных ящиков, не было кабеля, не было оврага. Рядом отсвечивал матовый борт глайдера. Успокоительно поблескивал сдвинутый назад прозрачный колпак на нем. Все вокруг заливал беспощадный полуденный свет. От этого света и от неживой мертвящей тишины, давящей на уши, ей стало жутко. Не помня себя, она рванулась вперед, туда, где только что проходила, спеша за широко шагавшим Алексеем. Ботинки тупо ударяли в сухую землю, временами громыхали по щебенке. Как в немом кино, покачиваясь, быстро наплывала и убегала под ноги земля. Вера на бегу отшвырнула ногой подвернувшуюся картонную коробку и упала на колени рядом с лежащим ничком Габровским. Она не раздумывала, что нужно делать. Руки действовали автоматически. С трудом перевернув его на спину, она рванула из нагрудного кармана своего комбинезона аптечку. Доставать аптечку из комбинезона Алексея не было времени. С негромким шипением вошло из тюбика под кожу и рассосалось лекарство. На руке Алексея остался слабый припухший след от инъекции. Уложив его поудобнее, расстегнув комбинезон, она выждала минуты полторы. Повторила инъекцию — рука сама безошибочно выбрала нужный тюбик из пакета. Безрезультатно. Постояв минуту в нерешительности, Вера ринулась обратно к глайдеру. Проскользнула в кабину, ударившись локтем о борт и не почувствовав боли. Торопливо щелкнула клавишами набора радиокода. Рация отозвалась приглушенным гудением. Высокий мужской голос неторопливо пробился из эфира:
— Начальник космопорта Таврии слушает.
— Докладывает Вера Грей. В результате… э-э-э… аварии… — замялась она, — погиб космопилот Алексей Габровский. Повторяю: погиб космопилот Алексей Габровский. — Вера облизала пересохшие губы и продолжала ровным безжизненным голосом: — Даю пеленг на волне тринадцать-четыре-двадцать один. Даю пеленг на волне тринадцать-четыре-двадцать один…
Глава 3
Первым пришел Полетыкин. Ченцов стоял у окна и не обернулся, только мотнул головой на приветствие. Полетыкин долго сопел, устраиваясь в кресле, раскладывая перед собой папку с бумагами и ручки. Ручек у него было много. Штук пять или шесть. Ченцов его не любил за эти ручки, за пристрастие к бумагам, за манеру длинно и подробно говорить.
Вошли еще несколько человек, продолжая начатый в коридоре разговор. Расселись вдоль стола. Стало шумно. Ченцов с сожалением оторвался от окна — за ним буйно гнал в рост всякую зелень май — и уселся за просторный широкий стол. Всякие новомодные штучки вроде мебели из силовых полей он не любил и не признавал.
— Вроде все в сборе? — полувопросительно-полуутвердительно обратился он к присутствующим.
— Нет Беккера и Бабаян, — тут же откликнулся Полетыкин. Он, конечно, успел поинтересоваться у секретаря, кого пригласили на совещание.
— У Бабаян сегодня срочная операция, а Беккер подойдет позднее. Я думаю, не будет возражений, если мы начнем?
Главный энергетик Михейкин неопределенно хмыкнул, переглянулся с соседом. О взаимной нелюбви Ченцова и Полетыкина знали все.
— Так вот, товарищи, ближе к делу. Все слышали о гибели Габровского? Обстоятельства его гибели кажутся, и не без оснований, несколько, м-мм-м… странными. Для расследования их и создана наша комиссия.
Ченцов замолк, чуть слышно барабаня пальцами по светлой поверхности стола. Породистое его лицо, с длинной челюстью и легкими мешочками под глазами, было сумрачно.
— Вкратце обстоятельства дела я доложу сам. — Он придвинул к себе папку и, не заглядывая в нее, начал: — Алексей Габровский 16 апреля подал рапорт об очередном отпуске. 18 апреля он вылетел
