избежать угрозы паранойи и эзотерического авторитаризма, но некоторые секты, навязывающие механистическую картину мира, постоянно наступают на эти грабли. Возьмем к примеру сайентологов, чья гораздо более грубая попытка одухотворить человека-машину привела к возникновению первого всемирного корпоративного кибернетического мистического культа. В 1940-х годах некто Л. Рон Хаббард всего лишь писал фантастические рассказы для журнала Джона Кэмпбелла-младшего Astounding Science Fiction. Он писал о сверхлюдях, обладающих паранормальными способностями и довольно фашизоидных по натуре, которые завоевывают миры при помощи поразительных психокинетических сил. Он также написал «Страх», одну из самых смачных историй в бульварной НФ. После того как Кэмпбелл прославил его на страницах своего журнала, Хаббард в мае 1950 года опубликовал нашумевшую статью о дианетике. Затем он написал книгу «Дианетика: современная наука об умственном здоровье». За первый год было продано 150 тысяч экземпляров. Предлагая прямолинейный подход к проблемам, овладевшим человеческим умом, дианетика представляет собой набор простых и понятных техник, которые могут очистить людей от психологических проблем и психосоматических расстройств. Последние, по мнению Хаббарда, составляют большинство недугов. В качестве бонуса Хаббард наводил читателя на мысль, что эти приемы потенциально могут раскрыть латентные психические силы, которые так увлекали читателей его научно-фантастических рассказов.
Будучи скорее инженерной инструкцией по эксплуатации сознания, нежели наукой о сознании, «Дианетика» начинается с прямого и сегодня хорошо знакомого утверждения: разум — это компьютер. В своем оптимальном состоянии наш «активный разум» использует все данные, действует рационально и решает все возможные проблемы. Однако наш активный разум блокируется нашим «реактивным разумом», «банком памяти», который прямо соответствует фрейдовской концепции подсознательного. Здесь таятся «искажающие циклы», вредные привычки, которые Хаббард называет «энграмами»: записи о неприятных переживаниях, которые всплывают на поверхность в виде страха, боли или потери сознания. Допустим, однажды в грозу меня укусила собака. Звук падающей воды и лай чихуахуа заново активизируют энграму и испортят мне весь день. «Отслеживая» такие энграмы, то есть переводя их из подсознания'в сознание и «обрабатывая» при помощи техник дианетики, можно приблизиться к оптимальному состоянию «прозрачности».
Сегодня вера в то, что сознание действует как компьютер, уже никого не удивляет, и за прошедшие десятилетия стало общим местом для склонных к редукционизму специалистов по когнитивной науке. Но в 1950 году первому в мире электронному компьютеру (ЭНИАКу) было всего лишь четыре года от роду и Фрейд в транзисторной интерпретации Хаббарда обладал большим зарядом для людей, чувствовавших первые поветрия цифровой революции. Его «современная научная методология» апеллировала, в частности, к читателям Astounding Science Fiction и интеллектуалам этого круга, для которых был очевидным прагматический рационализм прометеевской мечты, породившей своих технологических энтузиастов вроде экстропианцев. Это была разновидность людей, которые приходили в восторг от мейнфреймов и перспектив кибернетики, новой науки о связи и управлении, придуманной Норбертом Винером.
Хаббард стал одним из первых людей, уловившим новую парадигму американского рынка, печально известного своим пристрастием к мошенничествам в духе «помоги себе сам» и руководствам по моментальному достижению успеха. Эксплуатируя кибернетический язык «циклов», «процессов» и «банков памяти», Хаббард, по-видимому, предлагал своему читателю технологический контроль над своим умом, давая ему эффективную терапевтическую систему, которой тот мог воспользоваться для того, чтобы улучшить себя, не вставая с дивана, и без дорогого вмешательства назойливых колдунов-психоаналитиков. Хаббард находился в оппозиции к господствующей психологической бихевиористской теории, которая рассматривала человеческое существо как «черный ящик» — органическую машину, отвечающую на стимулы, чье поведение может быть понято и улучшено, в сущности, на механической основе, наряду с совершенным игнорированием всякого субъективного опыта. Хаббард не столько отвергал эту парадигму, сколько переводил ее на уровень комикса, прибегая к своего рода гурджиев-скому приему: наши тела и обыденное мышление, может быть, и представляют собой программируемые устройства, но наше сущностное «я» способно программировать и отлаживать эту машину.
В начале 1950-х дианетические группы стали спонтанно возникать по всей стране, и Хаббард, вероятно, почувствовал, что теряет контроль над своей программой. В любом случае его первоначально светские техники вскоре пропитались «духовной» философией (и иерархией) сайентологии, которая зарегистрировала свою первую церковь в 1954 году. К фрейдистским круговым диаграммам дианетики Хаббард добавил громоздкие фрагменты буддийской психологии, нового мышления и, вероятно, элементы ницшеанской ветви современной оккультной «магики», представленной трудами Алистера Кроули. Начиная свою духовную карьеру, будущие сайентологи учились ломать врожденные паттерны социального поведения и генерировать измененные состояния сознания (одна из тренировочных процедур заключалась в том, чтобы просто уставиться в глаза другого человека и смотреть так часами, никак не реагируя). Эти ощутимые сдвиги в восприятии и сознании затем оформлялись в соответствии с доктриной сайентологии. Этот процесс вел учеников вглубь невероятной космологии Хаббарда и авторитарной структуры его церкви. Бюрократическая и технологическая действенность восхвалялась в метафорах духовного прогресса. Сайентологи до сих пор называют его чрезвычайно тщательно проработанную, но запутанную систему тренировочных процедур, аудиокассет и текстов «техникой». И техника эта, как они говорят, всегда работает.
Хаббард, кроме того, продвигал новую кибернетическую технологию, воплощенную в странном, интригующем ящике, впервые продемонстрированном ему в 1952 году дианетиком из Нью-Джерси по имени Волни Мэтисон. «Электропсихометр», или Э-метр, был снабжен шкалами и двумя приспособлениями, напоминавшими консервные банки. Будучи чем-то вроде детектора лжи, Э-метр регистрирует изменения в кожно-гальваническом рефлексе — грубо говоря, в токе электричества, пропущенном через тело. Начинающий сайентолог держал банки, а аудитор задавал ему вопросы (пытаясь «найти у него кнопку»); в итоге циферблаты регистрировали разряд, указывающий на присутствие энграмы. Идея Хаббарда заключалась в том, что мысль имеет массу и что невротическая «тяжесть» энграмы создает сопротивление электрическому току. Когда импринты удалялись при помощи техник дианетики, стрелка Э-метра «колебалась», а неофит становился на один шаг ближе к просветлению. Э-метр был подобен Богу из коробки. В одной из инструкций по эксплуатации говорится: «Он видит все, знает все. Он никогда не ошибается»115.
Однако все эти заявления не могли удовлетворить Управление по контролю за продуктами и лекарствами, агенты которого, заручившись поддержкой судебных исполнителей, ворвались в штаб- квартиру сайентологов в Вашингтоне, захватив тонны Э-метров и инструкций к ним. В последовавшем вслед за этим судебном процессе церковь сайентологии настаивала на том, что аудирование при помощи Э-метра аналогично католической исповеди, что Э-метр является «религиозной принадлежностью» и что сайентологи никогда не утверждали, что его эффективность чем-то отличается от эффективности причастия или святой воды. Эта аргументация была гениальным ходом: вместо того чтобы научно обосновывать устройство Э-метра (весьма непростая задача, если не сказать больше), сайентологи просто воспользовались спасительным покрывалом религиозной тайны. Но они невольно недооценили тот факт, что власть технологии иногда исходит от символического или ритуального представления в гораздо большей степени, чем от самого механического результата. Пытаясь провести разделение между этими двумя измерениями технологической эффективности, федеральный суд запретил использовать Э-метры для диагностики и лечения, но разрешил использовать их по «религиозным соображениям».
В своей истории церкви сайентологии, озаглавленной «Religion Inc.», британский журналист Стюарт Лэмонт писал, что для сайентологов «духовный прогресс может быть измерен без обращения к милости Божьей. Это может быть сделано при помощи правильных техник в соответствии с инструкцией… Это была старая ересь гностицизма, упакованная в формат, понятный образованному человеку XX века»116. Хотя представления Лэмонта о гностицизме отражают ортодоксальную пропаганду в большей степени, чем сам феномен, он прав в том, что именно гностицизм передал свой заряд хаббардовской технике. Задолго до того, как экстропианцы опубликовали свой манифест, сайентология призвала «увеличить степень духовной свободы, разумности, умелости, дабы стать бессмертными». Когда Э-метр сотрет все инстинкты и болезненные воспоминания, определяющие наши личности, у нас останется то, что Хаббард называет «тетан» — бессмертная сущность, которую он определяет как бестелесную часть
