И вздрогнул. Рядом с ним сидела женщина — в светлой короткой шубейке, со сбившимся с головы платком.
— Ты чей? — тихо спросила женщина. — Откуда?
— А… вам это зачем? — насторожился Егор.
— Так просто! — усмехнулась женщина. — Вот как выйдем отсюда, я к тебе в гости приду. Ну, так откуда ты?
Егор молчал. Тогда женщина немного подалась к нему и уже громче сказала:
— Не хочешь, я сама узнаю. Дай руку.
Ничего особенного в ее голосе, да как и в ней самой, в этой женщине, не было… И тем не менее Егор почему—то не посмел перечить и послушно подал ей свою руку. Женщина осторожно повернула его ладонь к свету, к окну, некоторое время внимательно ее рассматривала… а потом едва слышно, с придыханием, заговорила:
— Зовут тебя Егором, Егоршей. Казенный ты, да на казенных волком смотришь. А вот хранитель твой, без головы. А вот… Ну что! Рука у тебя легкая, да только… — и замолчала, и задумалась. Потом спросила, не поднимая головы: — Кто научил тебя? Зачем?
Егор подавленно молчал. А женщина схватила его за руку, сжала запястье, замерла… а после с обидой сказала:
— Мальчишка! Заячья душа! Но от судьбы не убежишь!
Егор отдернул руку, отшатнулся. Потом, немного успокоившись, сказал:
— Не понимаю, что ты говоришь. Бродяга я. Замерз. В дом зашел, обогреться просил, там и взяли…
Глаза у женщины были большие и чуть—чуть раскосые. Вот она снова улыбнулась… и вкрадчиво спросила:
— Поверил тебе вахмистр?
Егор облегченно вздохнул и сказал:
— Нет, смеялся. Кто б, говорил, тебя околдовал, когда мы Лисавету взяли?
Женщина сокрушенно покачала головой и сказала:
— Вот так всегда.
— Что?
— А то, что я у них всегда во всем виноватая. Все они на меня валят. Говорят, я колдунья. А мое колдовство — это ж я сама!
Тут Лисавета — а это была именно она — гордо улыбнулась и спросила:
— Красивая?!
— Красивая, — шепотом ответил Егор.
Но Лисавета уже вновь нахмурилась.
— Красивая, да не про тебя, — строго сказала она. — Все вы одним миром мазаны. — И продолжала, повышая голос: — Что я такого сделала? Ну, дома своего не имела, по дорогам шаталась. Так что же, одна я такая? Ну, еще зелья варила, людей лечила, младенцам рубашки счастливым узором вышивала. И все ж это радости для! Дома нет, мужа нет, деток нет и не будет. Знаю я! — Лисавета властно сверкнула глазами, почти приказала: — А ты ложись, чего сидишь?! Ну!
Она взяла Егора за плечо и почти насильно уложила на солому. Сказала:
— Лежи. Завтра день хлопотный будет… Молчи!
Егор молчал и чувствовал, как что—то непонятное и душное непреодолимо влечет его ко сну. А Лисавета тем временем оглянулась на дверь и продолжала:
— Третьего дня часовой из острога ушел; ружье бросил, арестанты и разбежались. Говорят, будто это я его присушила. А как мне того пластуна показали, смеюсь! — тут она и впрямь тихо рассмеялась. — Рябой, тощий, маленький! Да что вы, говорю, я б на такого и не позарилась, мне войскового атамана подавай, толстого, бородатого! Я, говорю, и на вас бы, гражданин обер—вахмистр, глаз не положила б… — Лисавета замолчала, подобрала губы и посмотрела на Егора. — Вот если б кто помоложе в карауле стоял, они б нас вовек не поймали!..
И, подняв голову, посмотрела на окно. Там, на воле, давно была ночь. В черном небе время от времени мелькали едва приметные красноватые блики.
— Вишь, костер жгут, — сказала Лисавета. — Серебряные пули льют. Двенадцать штук. Говорят, что колдунью свинец не берет. Слышь, Егор!
Но Егор не ответил, он спал. Тогда Лисавета осторожно погладила ему ладонь и зашептала:
— Ну вот, спи, отдыхай. И слушай, что я тебе скажу…
Вдруг она встрепенулась и снова посмотрела на окно.
— Кто там? — спросила настороженно. — Чего тебе надо?
Никто не ответил. Лисавета недобро улыбнулась, поправила волосы и сказала:
— Интересная, да? Так давай, полезай. Я караульным глаза отведу… Что молчишь?
Подождав немного, она успокоилась и, поглаживая ладонь спящего Егора, едва слышно зашептала:
— Не знаю, как, но, чувствую, что ноги сами тебя вынесут. А там сосна на три вершины. Шапку снимешь, в левую руку возьмешь. И громко так, не бойся, скажешь: «Лисавета Иванна велела кланяться!» И все. Видишь, как просто, — и отпустила его руку. Подумала немного и сказала: — А мне самой так ничего не надо. Я все тебе отдам. Быть может, пригодится… Егор! Егорша!
Но Егор крепко спал. Лисавета поплотнее запахнулась в шубейку и задремала, еще ниже склонившись над спящим.
… Была еще ночь, когда Егор вдруг проснулся. Открыл глаза, прислушался — тихо. Тогда он сел и осмотрелся. Лисаветы нигде не было видно. Увели ее, что ли? Или она опять часовому глаза отвела? А что, с них, дураков, такое станется, везде им колдовство мерещится, чуть что — сразу: нечистое, нечистое! А сами они чистые? А мы? Дядя Игнат смеялся, говорил, мол де плевать на эту чистоту, какая чистота, откуда, когда мы все, в книжках читал небось, от обезьян рожденные, а СОО — от псов, а Земля — это шар, то есть большая пуля, а что от пули можно ждать хорошего?!
От пули! Егор вздрогнул, вновь прислушался. Да, вроде и действительно какой—то шум. Шум за окном. Егор поднялся, подошел к стене.
Там, высоко, за окном, протопали пластуны, затем послышался хриплый, заспанный голос обер— вахмистра:
— Ну, давайте, давайте быстрее! Запирай ворота!
Кованые сапоги дружно загремели по крыльцу. А потом…
— Ребятки, да что же вы делаете?! — робко взмолилась Лисавета.
Сошли с крыльца. Поволокли по снегу.
— Служивые! — заплакала Лисавета. — Ну хотя б до утра подождали! Гражданин обер—вахмистр!
— Молчи, колдунья! — было ей в ответ. — А вы давайте побыстрее! Быстрее, говорю, а не то рассветет! — торопил пластунов обер—вахмистр.
Лисавета зарыдала.
— Потап, а ну врежь ей как следует! — приказал обер—вахмистр.
Потап наверное врезал, и тогда Лисавета немо вскрикнула и замолчала…
А Егору вдруг стало невыносимо трудно дышать. Он понимал, что во дворе сейчас произойдет что—то страшное, а он… опустив руки, стоял под окном, смотрел на огненные блики на решетке и слышал, как там, наверху…
— Заряжай! Стройся! — зло командовал обер—вахмистр. — Целься! Выше бери, в голову!
Стало тихо, лишь Лисавета едва слышно всхлипывала. Ну а потом:
— Пли!
Грянул залп. Истошно закричала Лисавета, вслед за ней заорали пластуны, шарахнулись… Да что же там такое творится?!
— Держи ее! — кричал обер—вахмистр. — Держи! Пли! Пли!
Затрещала беспорядочная пальба. Пули впивались в бревна, топало множество ног, кричала
