рядом. Не хватало только третьего – и их фотографию можно было бы разместить на лицевой странице сатирического журнала, снабдив ее пожеланиями всего наилучшего в Новом году. Я крутился рядом с ними, скорее подслушивая, чем занимаясь фотосъемкой, поскольку вся эта комедия начала мне надоедать. В то же время я шарил взглядом по салону в поисках той нимфоманки, надеясь, что успею, если ей станет плохо, предложить проводить ее домой. И все же мне никак не удавалось предаться, как все прочие, безудержному веселью, потому что я не мог выбить из головы мысль о том, что где–то лицо этого человека уже видел. Тем временем эти двое на «тронах» продолжали разговор, то есть говорил исключительно издатель, время от времени ставя вопросы, но, похоже, не особенно рассчитывая на ответы, мне даже показалось, что они его и вовсе не интересовали. Оба держали в руках рюмки с виски. Я подошел к ним, наполнил их рюмки до краев и уселся на диван, опершись спиной на какое–то жуткое растение, чьи колючки тут же вонзились мне в кожу. Издатель сказал ЕМУ, что ОН выглядит именно так, как должен выглядеть, что это прекрасная мысль – люди хотят знать о НЕМ все: кто ОН такой, что им обещает, откуда родом и так далее и тому подобное, что он покупает у НЕГО право на публикацию мемуаров – тут магнат назвал цену, мягко говоря, не низкую, и указал ленивым мановением руки на сидевшую поблизости женщину, которая уже не единожды, обнажая в улыбке длинные зубы и напрягая вялую грудь, предпринимала попытки вмешаться в разговор. Начала она столь же по–дурацки, как и выглядела – с этой ее плоской и низко декольтированной грудью и седыми и взбитыми в высокую прическу волосами. А именно: спросила ЕГО, не приходилось ли ЕМУ видеть на сцене ее последнюю пьесу «Сны о крови», чего ОН как бы и не заметил, что показалось мне исключительно тактичным, поскольку я лично питаю к писаниям этой писательницы глубочайшее отвращение. «Да, кстати,– сказал издатель,– позволь представить ТЕБЕ, это Лука, золотое перо. Есть и другие, которых ТЫ призовешь: Иоанн, Матфей и Марк. Они неплохо потрудились, провернули всю основную работу. Все о том, что у ТЕБЯ случилось в прошлом, уже изложено на бумаге». И добавил с понимающей усмешкой: «Разумеется, в ходе творения ТОБОЙ новейшей истории мы будем вносить поправки, но, вполне возможно, ТЕБЕ понравится то, что мы делаем, и в поправках не возникнет нужды». Магнат вознес рюмку, предлагая ЕМУ выпить, но ОН ответил молчанием как на это, так и на вопрос, который задала ЕМУ настырная женщина–Лука: «ТЫ – гомосексуалист?» Издатель, откинувшись на троне, визгливо расхохотался, смахнул капли пота с бледного лица и повернулся к НЕМУ. «Уж прости меня за то, что я нанял женщину. Она хороша, воистину хороша. Читатели от нее без ума. Как и все женщины от ТЕБЯ. Пригодилась бы, кстати, и ТВОЯ женская ипостась. Ладно, не будем об этом. Я избрал ее из трех великолепных конкурсантов, каждый из которых написал свою версию ТВОИХ дневников: если есть желание, выбери другого. По правде говоря, разница между ними минимальная, потому что все они писали, придерживаясь строгих указаний и учитывая то, что читателям хотелось прочитать. Отличие лишь в подходе к частностям, а также в разнице темпераментов». «Так ТЫ – гомосексуалист?» – повторила вопрос женщина–Лука, скаля собачьи зубы, на что тот, в очках с толстыми стеклами, все так же поглаживая волосы своей спящей красавицы, проворчал: «Нонсенс» и, отхлебнув из бокала, пояснил: «ОН над полом. ЕГО андрогены реализуются в сфере метафизики». И, пристально вглядевшись в НЕГО, добавил: «Меня мутит от вас. Терпеть не могу мошенников. Жалею, что дал втянуть себя во все это. Какой позор». Губы магната расползлись в улыбке. «Наш Лука честен и независим, поэтому так высоко ценится,– пояснил он, доверительно наклонившись к НЕМУ,– с ним считаются. Ну и, разумеется, прекрасно разбирается в теме. Ну–ка, разбудите Иоанна». Кто–то из рядом сидящих попытался было растормошить молодого человека, но вскоре отказался от этой бессмысленной затеи. Хозяин развел руками – ничего, дескать, не поделаешь. «Матфея нет,– сказал он со вздохом,– уже ушел. А этот Иоанн из бунтарей, некоторым нравится его читать, вот я и нанял его на всякий случай».
Моя нимфоманка плыла по направлению к нам словно дрейфующий парусник, и была так симпатично пьяна, что я мог бы безошибочно перечислить все то, что она пила, чтобы прийти в столь благодушное состояние. Став на якорь возле издателя, она заразительно зевнула и потянулась столь обольстительно, что я чуточку протрезвел. «Послушай, папулечка,– промурлыкала она с улыбкой издателю,– может, твой гость, наконец, что–нибудь покажет? Ты ведь обещал нам какие–то там чудеса». «Точно, точно,– подхватил один из наших соседей,– пусть покажет. Я тут пару дней назад сидел в ресторане, так там был один такой – в бутылку влез. И как это ему удалось – я до сих пор голову ломаю». Этот не то мужик, не то баба на троне глянул на НЕГО вопрошающе. «Что скажешь? Конечно, решай сам, я не собираюсь ТЕБЯ принуждать к чему бы то ни было…» Какая–то пышнотелая дама, на которой было вдвое больше одежды, чем на нимфоманке, из чего вовсе не следует, что ее тут же не арестовали бы, выйди она на улицу, за оскорбление нравственности, упала перед НИМ на колени и, вскинув руки, воскликнула: «Яви чудо!» И тут же расхохоталась, как над хорошей шуткой. Многие присоединились к ее смеху, из чего следовало, что дама была важной особой.
«Пусть воскресит твоего мужа»,– подсказал тот зловредный красавчик в белом смокинге нимфоманке, столь откровенно ее лапая, что прямо–таки напрашивался получить по морде – я бы, кстати, охотно выполнил бы такого рода задание. «Яви чудо!» – неустанно повторяла коленопреклоненная дама, перемежая возгласы раскатами хохота, напоминавшими то громыхание, которое издают раскупориваемые бутылки шампанского. Тем временем красавчик подхватил нимфоманку под руку, потащил ее за собою в салон, а затем и дальше – за одну из дверей. В этот миг я утратил всякий интерес к жизни, что большинство из присутствовавших сделало гораздо раньше, в силу чего значительно с ними сблизился. Интерес к НЕМУ тоже заметно ослабел, а этот второй король, харя эта бледная, также выглядел несколько разочарованным, наверное рассчитывал на более занимательные развлечения – в чем, кстати, не ошибся, но об этом чуть позже. «Давайте подпишем договор, с его текстом вы потом досконально ознакомитесь. А сейчас чувствуйте себя здесь как дома»,– сказал он и поднялся с кресла, явно думая уже о чем–то другом. ОН тоже встал, прошел через полуоткрытую дверь на террасу и оттуда вышел в парк. Когда ОН остановился там, освещенный сзади, ЕГО силуэт опять показался мне чертовски знакомым.
Тут, однако, начались те забавы, которых так не хватало хозяину, а именно проснулся с криком муж нимфоманки – лишь для того, чтобы, широко перекрестившись, перевернуть ненароком канделябр с горящими свечами. Шторы на окнах тут же вспыхнули – такие вещи всегда хорошо горят,– а я, глядя на двери, за которыми исчезла нимфоманка с этим молодчиком, подумал, что есть–таки на свете божеская справедливость. Поднялся шум и гам. Шторы свалились наземь, загорелась мебель.
…вовсе не удивился. Я нашел место в решетке парковой ограды, где прутья согнуты. Через эту дыру я туда и пролез, когда увидел, что ЕГО повезли в особняк. ОН шел за мной. Мне и оглядываться не надо было, чтобы убедиться в этом. А особняк уже пылал, как костер. Я стащил с НЕГО плащ, сбил с головы этот дурацкий венец. Огляделся по сторонам – как и прежде, ни души. «Неплохо это у ТЕБЯ получилось – поджечь шторы. Тут ТЫ мастер. Не то, что во всем остальном». ОН пробормотал что–то насчет того, что жертва должна быть принесена. Мне уже блевать хотелось от всей этой болтовни. Но делать нечего. Начал доноситься шум. Пробежали эти с крестом. Да, им было куда спешить. ОН на них даже не глянул, они ЕГО тоже не заметили. Проехали полицейские в машинах. Не успел я глазом моргнуть, как мы оказались в том еще борделе. Кто–то драл глотку, как на площади. Вот это был спектакль. Один актер играет ЕГО, другой – Пилата. Первый спрашивает второго: «Ты Царь Иудейский?» А тот отвечает: «Это ты так говоришь, или другие тебе обо МНЕ сказали?» Ага, вот этими или почти этими словами. Ну сущий балаган, этого только не хватало, правда? Давка в толпе все сильнее. Душно так, что пот сыпется градом. Обсуждают ограбления магазинов и разгром фабрик. Протолкались какие–то старухи с церковной хоругвью. Мегафон надрывается: «Молитесь за обижающих вас». Тут уж начался форменный митинг. Один орет: «Нам нельзя идти за НИМ, с ЕГО устаревшими религиозными взглядами». Второй кричит в ответ: «Главное, что еще горшими врагами являются те, кто выступают против НЕГО». «Когда победим вооруженных врагов, останутся враги без оружия, но они – тоже враги»,– не уступает первый. Я, знай себе, работал локтями. Еще та работенка, доложу я вам. У воров был праздник. В толпе говорили о рабочих, которые выступили на решительную и бескомпромиссную борьбу. По радио транслировали допрос людей, разгромивших фабрику. Они говорили, что действовали, вдохновившись ЕГО призывом, по наитию. Ничего себе! Ладно еще, что ЕГО никто не узнавал. Забыли о НЕМ, что ли? Мы продирались сквозь толпу. Я уже не в силах был понять, о чем тут треп
