в головах была полная путаница…
Но когда я после войны вернулся из эвакуации, уже вовсю сочиняя стихи, я как-то раз попал в дом тетки по отцу и прочитал новые стихи – про Сталина. И она мне сказала: а ты знаешь, что твой Сталин – убийца? Что деды твои сгинули в лагерях – ты знаешь? Я не знал. Я вообще применительно к слову «лагерь» знал только одно определение – «пионерский».
А поскольку из лагерей тогда никто еще не возвращался, а если и возвращался, как некоторые ученые, то молчали, давали подписку, то практически люди очень мало знали… Чтобы смягчить обстановку, тетка рассказала мне анекдот – я привел этот анекдот в фильме «Похороны Сталина». Сталин сказал где-то: «Жить стало лучше, жить стало веселей, товарищи». И тут же эта фраза везде была развешена в виде лозунгов…
А вот и анекдот: в сумасшедший дом должен приехать ревизор. Собирают всех: «Здравствуйте, товарищи сумасшедшие!» – «Здравствуйте!» – «К нам едет ревизор. Но учтите, что он к вам едет на денек, а я у вас останусь навсегда. Так что вот что. Если он будет задавать вопросы, есть ли у вас какие-то жалобы и т.д., вы дружно отвечаете словами товарища Сталина: „Жить стало лучше, жить стало веселей“. Приезжает ревизор: „Ну, товарищи сумасшедшие, давайте – ничего не бойтесь, рассказывайте начистоту, я лично доложу товарищу Сталину о ваших просьбах или если кто-то вас обижал…“ Хором: „Жить стало лучше, жить стало веселей…“ И тут ревизор замечает, что один человек не кричит. „А вы, товарищ сумасшедший? Почему вы не участвуете в общем радостном хоре? Почему вы не кричите, что жить стало лучше, жить стало веселей?“ Тот отвечает: „А я медик, я не сумасшедший“…
Нас воспитывали в духе Павлика Морозова. И в идеале, конечно, я должен был бы пойти и донести на свою тетку. Но с другой стороны, все-таки «стукач» было самое позорное слово. Я был воспитан на дворе… Какое там воспитание? Полусироты военные. Папа на фронте, мама вкалывает… Стукачам среди нас места не было…»
Разумеется, ближайшие друзья-соратники из Политбюро прекрасно понимали, что по логике террора уничтожены будут и они. Вернее, кто-то из них. Над многими Сталин издевался открыто, но это было еще не самое страшное. Хуже – если переставал замечать. Глядел мимо. Жданов был счастлив в роли дурачка, на котором Хозяин постоянно испытывает свое дурное настроение. Хрущев за какую-то свою «инициативку» был отхлестан так, что до самой смерти Сталина в его присутствии только счастливо улыбался. Маленков – «жирная, вялая, жестокая жаба». Ну и пусть «жаба» – на дачу-то его Хозяин зовет? Микоян и Молотов были полностью раздавлены; Молотов потерял пост министра иностранных дел, жена его была арестована и он сам, недолго колебавшись, написал бумагу об ее исключении из партии… Берия… Всесильного некогда Берию от ареста хранило, пожалуй, только то, что он курировал разработки ядерного оружия и создание ракетного щита ПВО вокруг Москвы. Берия, похоже, был единственным, кто не собирался сдаваться Хозяину без боя. Во всяком с
лучае, известно, что он предпринимал неоднократные попытки внедрить в окружение Сталина своих людей. В конце концов, ему это удалось: на Ближней даче неподалеку от Кунцева, где в конце жизни окончательно обосновался Сталин, помимо охраны постоянно дежурили еще «прикрепленные» Берии. В роковую для Сталина ночь таковым оказался Иван Васильевич Хрусталев.
– Хрусталев, машину! – вскричал Берия, убедившись, что Сталин мертв и, не задерживаясь более у тела, с Ближней дачи прямиком погнал в Кремль.
В последнюю ночь зимы 1953-го Сталин по обыкновению вызвал на дачу приближенных для ночной пьянки. Были: Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Сидели. «Шутили». Пили легкое вино «Мджари», прошедшее, как и все продукты на столе, экспертизу на содержание яда. В 4 утра разъехались, после чего прикрепленный Хрусталев, проводив гостей, передал охране слова Сталина: «Ну, ребята, ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И сам же удивился: «Надо же, никогда такого распоряжения не было»… Охранники, подивившись в свою очередь… улеглись спать. А прикрепленный Хрусталев остается на даче до 10 утра. Для чего? Если свидетельство профессора А.Л. Мясникова о том, что на губах умирающего были замечены следы кровавой рвоты – верного признака отравления, – действительно столь однозначно, то однозначен и ответ: Хрусталев оставался на даче, чтоб под каким угодно предлогом подсунуть Хозяину яду. Однако ж, Сталина убил не яд, а инсульт. Можно ли спровоцировать инсульт? Давление поднять, пожалуй, можно. Но такой инсультище… Хрусталев должен был бы быть гением медицины и устрашения, чтобы вызвать гипертонический криз такой силы. Так к чему же сводилась в ту ночь его роль? Нам никогда не узнать.
Доподлинно известно вот что: деморализованная переданной через Хрусталева просьбой «не беспокоить Сталина», охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в не по-хорошему темный дом. И лишь когда привезли почту – пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если б с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Но врачей не было. Охранники, подняв с полу тело вождя и переложив его на диванчик, начинают названивать в Политбюро и КГБ и, наконец, дозваниваются до Маленкова. Через полчаса Маленков перезванивает на дачу и сообщает, что Берию пока не нашел… Тянутся непомерно длинные минуты. Наконец в три часа ночи 2 марта приезжают Берия и Маленков, но с ними нет даже медсестры! Больше того, Берия произносит странную фразу: «Товарищ Сталин спит, незачем его беспокоить», – после чего оба уезжают, оставив Вождя Народов на попечении медицински совершенно беспомощных охранников и кастелянши. Но тут уж у них срабатывает инстинкт самосохранения: они понимают, что если Сталин умрет у них на руках, «то им крышка», и они начинают названивать во все инстанции, требуя, чтоб прибыли врачи. Наконец, в четверть девятого утра врачи появились. С ними появился аппарат для искусственного дыхания, рентгеновская установка, пиявки… Все это так и останется незадействованным. Помочь Сталину нельзя. К постели умирающего вызывают дочь Светлану и сына Василия. Вслед за ними на дачу – каждый день, как на дежурство, – начинают приезжать члены Политбюро и даже «отверженные» – Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович…
5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21.50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза и поднял левую руку. Все собравшиеся были потрясены невыразимым ужасом этого взгляда и этого жеста. Первым пришел в себя Берия. Убедившись, что Сталин мертв, он восклицает:
– Хрусталев, машину! – и немедленно уезжает в Кремль.
Так прикрепленный Иван Васильевич Хрусталев во второй раз возникает на авансцене российской истории. Наконец, он присутствует, когда бальзамируют тело Сталина.
Зачем?
Нет ответа: вскоре после описываемых событий Иван Васильевич Хрусталев заболел и умер.
Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья тов. Сталина начали выходить с опозданием и с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. Но из всего этого медицинского бреда современникам почему-то накрепко врезалась одна фраза – «дыхание Чейна-Стокса», – которую они запомнили на всю жизнь, зачастую даже не понимая ее. Когда эта фраза прозвучала по радио, будущий врач Виктор Тополянский, тогда 14-летний паренек с Арбата, смотрел на свою мать и вдруг заметил, как неожиданно разгладилась давным-давно застывшая на ее лице и уже, кажется, ставшая собственно лицом гримаса страха и боли. Она работала простым врачом в поликлинике МПС, но была абсолютно убеждена в том, что со дня на день ее арестуют или депортируют из Москвы как еврейку. Тогда Виктор Тополянский не знал, что успокоило мать и почему вдруг разгладились прорезанные страхом морщины. Она не стала ему объяснять, что выражение «дыхание Чейна-Стокса» означает, что у Сталина началась агония…
В тот же исторический момент двое студентов мединститута, ныне известные профессора, уже введенные полученными знаниями в смысл этого термина, услышав сообщение, не сговариваясь, помчались в пивнушку и, мстя за посаженных отцов, на радостях всадили в себя такое количество пива, заедая его винегретом, что в какой-то момент стали писать кровавой мочой, что только их и остановило. Им и в голову не пришло, что все дело в винегрете и свекле, окрашивающей мочу в розовый цвет. Но этому их в институте еще не научили…
Поэт Евгений Евтушенко побежал к гробу Сталина с 4-й Мещанской, едва
