Кто из родственников, а уж тем более людей посторонних, мог видеть до дна ее душу, которую, по признанию самой Натальи Николаевны, она ото всех таила? В то время, когда тригорские кумушки злословили на ее счет, вдова Пушкина была в тисках житейских проблем, обремененная заботами о здоровье детей.
Дмитрий Гончаров — Екатерине Геккерн из Полотняного Завода.
«…Натали и Александрина в середине августа уехали в Ярополец с тремя старшими детьми, маленькая Таша осталась здесь (она — очаровательный и очень рослый для своих лет ребенок). Но мы вернемся сюда не ранее 25 числа этого месяца. Ты спрашиваешь меня, как они поживают и что делают: живут очень неподвижно, проводят время как могут, понятно, что после жизни в Петербурге, где Натали носили на руках, она не может находить особой прелести в однообразной жизни Завода, и она чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее иногда целыми неделями не выходить из своих комнат и не обедать со мной. Какие у нее планы на будущее, не выяснено; это будет зависеть от различных обстоятельств и от добрейшей тетушки, которая обещает в течение ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Натали, к которой она продолжает относиться с материнской нежностью. Ты спрашиваешь меня, почему она не пишет тебе; по правде сказать, не знаю, но не предполагаю иной причины, кроме боязни уронить свое достоинство или, лучше сказать, свое доброе имя перепиской с тобою, и я думаю, что она напишет тебе не скоро. Что касается матушки, то могу тебя заверить, что, несмотря на все странности, она относится к тебе с истинным интересом и всякий раз с самой большой гордостью получает о тебе известия.
Сергей в Москве с женой, которая сделала его отцом маленького Мишеньки (первенец, восприемником которого был П. В. Нащокин, родился 1 августа 1837 г. —
Кстати, дай мне какие-нибудь сведения и подробности о вашем городе Сульце; я не мог найти его на карте нашего старого друга Лапи (французского географа (1779–1850). —
Привет твоему мужу. Дмитрий Гончаров»{459}.
Наталья Николаевна, находясь в Яропольце, обратилась в письме к брату Дмитрию в Полотняный Завод с просьбой «прислать на подставу лошадей» для возвращения обратно.
Сохранилось несколько писем ее троюродной сестры Идалии Полетики. Поначалу сдружившись с Натали Пушкиной, Идалия затем стала злейшим врагом Поэта, и отдалившись от нее, предпочла ей сестру Екатерину.
От своего отца, графа Г. А. Строганова, председателя Опекунского совета, Идалия знала о положении дел вдовы. Этими «знаниями» она охотно делилась с Екатериной Николаевной.
Идалия Полетика — Екатерине Геккерн в Сульц.
«Скажите мне, моя дорогая, моя добрая Катрин, как быть, когда ты провинился, чувствуешь это и хотел бы сразу же и признать свою вину, и получить прощение. Скажите мне, существуют ли еще на этом свете великодушные и снисходительные друзья. Словом, скажите мне, что Вы не слишком на меня сердитесь. Не подумайте только, что я Вас забыла. Нет, конечно. Каждый день я принимаю решение написать Вам и каждый вечер не могу выполнить своего намерения. Что сказать Вам в свое оправдание? В начале лета — балы, празднества, прогулки, затем весьма серьезная болезнь моей дочери, которую я чуть было не потеряла[77]. <…> Все это явилось причиной того, что я кажусь Вам неблагодарной, ведь Вы, должно быть, очень часто обвиняли меня в этом. Наконец, Ваше доброе письмо довело меня до предела угрызения моей совести, и вот я припадаю к Вашим стопам, и посыпаю пеплом главу, и приношу вечное покаяние.
Ваше письмо доставило мне большую радость. Вы счастливы, мой друг, и за это слава Богу. Я-то, которая хорошо знаю Вашего доброго Жоржа и умею его ценить, никогда ни минуты в нем не сомневалась, ибо все, что только может быть доброго и благородного, свойственно ему. <…>
Позавчера я имела счастье обедать с Вашей тетушкой, удивительно, до чего эта женщина меня любит: она просто зубами скрежещет, когда ей надо сказать мне „здравствуйте“. Что до меня, то я проявляю к ней полнейшее безразличие, это единственная дань уважения, которое я способна ей оказать.
<…> Пламенное усердие, с которым, покупались произведения покойного[78]. чрезвычайно ослабело, вместо пятисот тысяч им не удается выручить и двухсот, так всегда бывает.
Дабы писать только о том, что Вам может быть интересно, отвечу прежде на все Ваши вопросы. Я лишь очень немногое могу сказать о том, что касается Натали. В настоящее время она находится у Вашей матери, затем вернется к Вашему брату. Ваша тетя собирается через несколько недель отправиться туда, чтобы провести с ней часть зимы. Говорят, будто Натали по-прежнему очень подавлена. Я хотела бы верить этому, ибо другие говорят, будто она просто скучает и ей не терпится уехать из деревни, — словом, это одно из тысячи „говорят“, а им доверять не следует в Петербурге более чем где-либо…
По части сплетен — ничего особенного, если не считать госпожу Мел-лер-Закомельскую, которая позволила себя похитить графу Мечиславу Потоцкому… Госпожа Соланская (приятельница Идалии. —
Что касается Бутера, то они еще в Парголово. Князь поехал в Ямбург [80], в гости к брату. <…> Бетанкур готовится к отъезду, ему дан полугодовой отпуск, он едет в Брюссель, Лондон и, может быть, в Париж. Счастливый смертный! Я была очень рада вновь увидеть д’Аршиака[81]. Мы часто говорим о Вас. Он очень добрый, замечательный малый.
Вот уже приближается для вас великий момент (рождение первенца. —
Скажите от меня Вашему мужу все самые ласковые слова, какие придут Вам в голову, и даже поцелуйте его, — если у него еще осталось ко мне немного нежных чувств».
И в том же письме: «…Я ни о чем, ни о чем не жалею, ибо свет мне вовсе не необходим в первую очередь, напротив, я в восторге от этого светского междуцарствия».
В письмо Екатерине было вложено и письмо Идалии, адресованное Дантесу:
«Вы по-прежнему обладаете способностью заставлять меня плакать, но на этот раз это слезы благотворные, ибо Ваш подарок на память меня как нельзя больше растрогал и я не сниму его больше с руки; однако таким образом я рискую поддержать в Вас мысль, что после Вашего отъезда я позабуду о Вашем существовании, но это доказывает, что Вы плохо меня знаете, ибо если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда.
Итак, спасибо за Ваш добрый и красивый подарок на память — он проникает мне в душу. <… >
Мой муж почивает на лаврах. Парад прошел великолепно; он имел полный успех. На параде присутствовали императрица и множество дам. <…> До свидания, я пишу „до свидания“, так как не могу поверить, что не увижу Вас снова. Так что надеюсь — „до свидания“. Прощайте. Не смею поцеловать вас, разве что ваша жена возьмет это на себя. Передайте ей тысячу нежных слов.
