Аттила

Феодосия II.

Гейзерик, предвидя трудную борьбу, уведомил Аттилу о поднимающейся грозе на Западную Русь. Аттила махнул рукой на отказ Византии и пошел навстречу грозе с своей Восточной Русью; но предварительно написал к императору Валентиниану, чтоб он не мешался в расправу его с Визиготами, как беглецами из подданства Руссов; а к Феодорику, чтоб он не надеялся на союз с Римлянами против Славян Испании и Африки; Феодорик задумался и готов был, как увидим ниже, вложить меч в ножны, вопреки Иорнанду, который дал иной толк посольствам Аттилы.

Сидоний, епискоц Арнвернский в Галлии, современник Аттилы, пишет, что за ним последовали Rugii, то есть Русь, Geloni – Волынь, Geruli – Лужичи и Turingi – Туричи. У Рейна присоединились Франки и Бурщиды, соседи Аллеманов, живших по озеру Леману, в Савойе, где собирались в свою очередь Римские войска.

7 апреля 451 года войска Аттилы, в числе 500 000, переправились несколькими путями чрез Рейн, и все пограничныя крепости Римлян мгновенно были взяты. Сопротивления Мировоя (Merovee, Merowig) были тщетны; в Треве взяты в плен его жена и сын, но Аттила отпустил их. Направление всех сил его, без сомнения, было на Аквитанию, на соединение с шедшими из Испании войсками Гейзерика, который не мог же в общем деле с Аттилой оставаться в бездействии, хотя История об нем и молчит.

«Феодорик, повелитель Готов,– говорит Г. Венелин,– струсил, и в то самое время, когда ему надлежало двинуться вперед для приостановления дальнейших движений неприятеля и поддержания ослабевшего Мировоя, отправил нарочного в главную квартиру Аттилы, с просьбою о перемирии. Аттила согласился». Между тем Эций, действовавший решительно, дал уже повеление Римским войскам, шедшим из Савойи, Пиемонта и Милана, ускорить ход в южную Галлию и соединиться в оной с Готами – а Готов нет! Эта медленность поразила Эция. Посылают к Феодорику узнать причину этой медленности, торопят его. Феодорик представляет законную причину, что он вступал в союз с Римлянами против Гейзерика, а в дела их с Аттилой вмешиваться не намерен. Посылают к Феодорику снова убеждать, доказывать необходимость взаимного восстания против общего врага, Феодорик стоит твердо, неуклончиво от здраво-обдуманного своего решения. Наконец Эцию приходит счастливая мысль отправить к нему сенатора Мечилия, хитрого, искусного и счастливого политика, который пользовался приязнью и величайшей доверенностью Феодорика. Он жил уже на покое в роскошной своей вилле Avaticum, в горах Арвернии (monts Cantal), устроив на берегу одного озера великолепную теплицу. «Готы,– говорил ему Эций,– смотрят на все твоими глазами, слышат твоими ушами; в 439 году ты указал им мир, теперь укажи войну».

Мечилий, опасаясь и за свою роскошную виллу, которая лежала на пути Аттилы, тем охотнее принял поручение, и преуспел. Феодорик не мог устоять против мудрых представлений своего друга.

Где поля Mauriacii, или Catalaunici, на которых Аттила сосредоточил свои силы, наверно неизвестно. Но до этого сосредоточения сил случилось еще следующее происшествие. По объявлению латинских легенд, Аттила был необыкновенно как прост в военном деле. Обложив Орлеан, называвшийся в то время Genabum, 500 тысяч, с апреля месяца до половины июня он бил в стену бараном, покуда осажденные не увидели с дозорной башни, взвивавшуюся по дороге пыль, блеск Римских орлов и развевающияся знамена Готов, которые, по Григорию Турскому, ad civilatem accurrunt. Это внезапное появление, само собою разумеется, должно было поразить и Аттилу и все 500 тысяч его войска. Началась битва подле моста и в городе. Гонимые из улицы в улицу и поражаемые камнями из окон домов, Гунны не знали, что делать – rn savaint que devenir, но Аттила однако же нашелся: затрубил к отступлению, и «...таков был, говорит Тьерри, день 14-го Июня, спасший просвещение Запада от конечного рушения».

После этого счастливаго дня, когда Римляне и Готы, общими силами, спасли и просвещение, и Орлеан от какого-нибудь передового отряда, Аттиле никто не мешал сосредоточивать свои силы или при Meri-sur- Seine, которое Тьерри, следуя мнению Valois, утвердительно называет Mauriacum; или при Шалоне (Chalons), который столь же утвердительно все называют Саtalaunum; или между тем и другим, при Фёр- Шампенуа; или при каком-нибудь из многих Chatillons; или, наконец, как полагают некоторые, при Moriac, в области Арвернской у подошвы гор Cantal, близ виллы и теплицы Мечилия.

История не знает положительно, где и как было дело, и кто его выиграл; но зато подробно знает, что происходило не только в шатре, но и в душе Аттилы.

Во-первых, он провел всю ночь в страшном, невыразимом беспокойстве и волнении духа; во-вторых, гадал у какого-то пустынника и, не удовольствуясь его предсказаниями, где-то добыл шамана, заставил его вызывать с того света души покойников и, сидя в глубине своего шатра, следил глазами за его безумным круженьем и вслушивался в его взвизгивания.

Неудовлетворившись и вызовом теней, исторический Аттила начал разлагать внутренности животных и рассматривать кости баранов. Кости предвещали ему не победу, а отступление. Наконец обратился к своим придворным жрецам. Жрецы порадовали его несколько, объявив, что, по всем знамениям, хотя победа будет не на стороне Гуннов, но зато неприятельский вождь погибнет в битве.

Словом, Аттила исполнил все в угоду своему историку, чтоб походить на Монгола, хотя наружность его, описанная Иорнандом по сказкам: средний стан, грудь широкая, голова большая, глаза малы, борода редка, седые волоса жестки, нос вздернут, лицо смугло,– столь же походила на Монгольскую, сколько по описанию Льва Диакона дикая, мрачная наружность Святослава, который также был среднего росту, плечист, курнос, глаза голубые, следовательно, небольшие, борода бритая и длинные висящие усы, которые можно было принять за бороду Конфуция.

По предсказаниям, Аттиле не следовало бы вступать в сражение для верной потери сражения; но вероятно ему хотелось, по крайней мере, убить Эция, которого он ненавидел. И вот, после томительной ночи, наутро Аттила исполчи дружину свою и вста с Кыянами впереди, именно для того, замечает Иорнанд, что в средине безопаснее.

В числе многочисленных полков подвластных ему народов, составлявших крылья рати, по сказаниям же Острогота Иорнанда, особенно были замечательны Остроготы Велемира, Тодомира и Видимира и бесчисленные дружины Гепидов под начальством Ардарика.

«Из всех подвластных князей (reges),– пишет беспристрастный по собственному его уверению Иорнанд,– Аттила предпочитал Велемира и Ардарика. Велемира за ненарушимую преданность, а Ардарика за верность и ум. Следуя за Аттилой против Визиготов, своих сродников, они оправдали его доверенность.

...Толпа иных князей (turba regum) и воевод различных народов следили, подобно спутникам светила, за малейшими его движениями и по знаку, поданному взглядом, приближались к нему со страхом и трепетом; получив же приказание, торопились исполнять его».

Этих слов Иорнанда достаточно, чтоб понять, что в войске Аттилы соблюдалось благочиние, без сомнения, более надежное, нежели Римская disciplina, водворяемая и поддерживаемая посредством fasces, или связок розог, которые fascigeri несли за войском.

Построение войск Эция было следующее. Сам он начальствовал над левым флангом, состоявшим из Римских легионов. На правом фланге стоял Феодорик с Визиготами. Бургунды же, Франки, Венды Поморья (Armorica) и Аланы Гальские помещены были под начальством Сангибана в центре и именно с тою целию, чтоб верные фланги сторожили над неверным центром; потому что Санко, Бан Аланский, и все полки его были в сильном подозрении, тем более что северо- западные области Поморья (Armorica) и Луги Галлии