Аттила

слове при гробе древних Русских царей, которое должно было заключаться приблизительно в следующем:

«Великий государь, царь и великий князь Киевский, Аттила Мечеславич, всея Великия Руси самодержец, и многих восточных и западных земель отчич, дедич и наследник... Многая государства и земли мечом и милостию в подданство приведе... и вся окрестные государства имени его трепеташа, и всю землю Русскую не мятежно устрои и от иноверных крепко соблюдаше, и вся земля Русская при нем, великом Государе всеми благами цветяше и имя его славно бысть во всей вселенной. Свершив же лета жития своего, от земнаго царства отъиде в жизнь вечную».

«Выразив таким образом свое отчаяние,– продолжает Иорнанд,– они совершили на могиле его великий пир, называемый у них cmpaвa, предаваясь попеременно противоположным чувствам и вмешивая разгул в печальный обряд. Во время ночи прах Аттилы был тайно предан земле; его положили в три гроба: первый был золотой, второй серебряный, а третий железный. Вместе с ним положили оружие, ожерелья из драгоценных камней и разные царские украшения. Чтоб скрыть все эти сокровища от похищения, они убили всех прислужников, бывших при погребении».

Из свода преданий Vilkina Saga с сказанием Иорнанда становится понятно значение трех дверей, захлопнутых навеки, и значение клада (золота, серебра, оружия и драгоценных камней), оберегаемого Сивой Харинна (Храном), в обители его, называемой махалайя.

С намерением или без намерения, Иорнанд забыл упомянуть об обычном у Руссов сожжении тел и вложении праха в горн или урну (горн, горнец – горшок, откуда лат. ита. Руно, по-Русски значит кроме шерсти овец, рухло, рухлядь – развалина – гата. Рунные камни то же, что руинные, хронные, похоронные, могильные. Хронные надписи, называемые на севере рунами, приняли неизвестно почему значение собственно древних письмен Готских. Ронить, по-Русски значит косить траву, рубить лес.– А. В.)

Обычай сожжения у Славян за-Лабских, то есть живших между Рейном и Эльбой и которых летописцы называли и Вендами, и Гуннами, продолжался еще в VIII столетии (Св. Вонифатий (языч. имя Винфрид) в 745 году в письме к Англо-Саксонскому королю Этибальду пишет: «Венды служат образцом любви супружеской; у них жена, по смерти мужа, отказывается от жизни; и та считается истинно достойной женой, которая собственной своей рукой предает себя смерти, чтоб сгореть на одном костре с своим мужем». Слав. Древности Шафарика. Т. II, кн III.– А. В.); в России же – до принятия христианства Владимиром Великим.

Чтоб пополнить и пояснить сведения Иорнанда о погребении Аттилы, мы сведем несколько описаний обряда сожжения, существовавшего у древних Руссов.

Упоминая о Белоруссии (Witland, Whiteland) и Славянах при-Висловских (Weonothland, Winothland), Англ о-Саксонский король Альфред в исходе IX столетия пишет в своих географических сведениях:

«У этих народов странный обычай. Когда кто-нибудь умрет, вся родня и знакомые хранят тело его до сожжения в продолжение месяца, двух и даже до полгода, если умерший был князь или какой-нибудь знаменитый человек. Тело лежит в доме, распростертое на земле. Во все это время родня и приятели покойного пьют и веселятся до самого дня сожжения тела. В этот день несут его на костер; потом делят имущество его на пять или шесть частей, а иногда и больше, смотря по ценности. Все эти доли размещаются на кон за городом на разных расстояниях; лучшие далее, меньшей ценности ближе. После этого приглашают из окрестных мест всех тех, у кого есть отличные лошади, для участия в скачке. Кто первый перегонит прочих, получает дальнейшую и лучшую долю. Таким же образом приобретаются по очереди и прочие доли. Этот обычай составляет причину дороговизны в этой стране отличных скаковых лошадей. Когда все имение покойного разобрано с кону, тело его выносят из дому для сожжения вместе с его оружием и одеждой».

Ибн-Фосслан, описывая обычаи Руссов, которые становали при разъездах по Волге на восточных берегах ее, между прочим упоминает и об обряде сожжения умерших князей и воевод их:

«Желая видеть сам этот обряд, я узнал наконец, что умер один из их знаменитых мужей. Тело его лежало в шатре в продолжение десяти дней, во время которых они предавались печалованию, и покуда изготовлялась для покойника одежда. Если умерший бедный человек, то они просто кладут его в колоду и потом сожигают по обряду. Если же покойник богат, то разделяют его имущество на три части. Одна часть поступает в наследие его семье, на другую шьют ему (новую) одежду, а на третью покупают горячих напитков, чтоб пить до дня погребения, когда любимица покойника, обрекшая себя на сожжение, отдаст ему последний долг. В это время они предаются упоению чрез меру; пьют и день и ночь.

Когда умирает у них Старейшина, тогда спрашивают его челядинцев: кто желает умереть вместе с господином?.. По большей части вызываются на смерть девушки.

Вызвавшаяся на смерть с упомянутым мною покойником, сопровождаемая двумя подругами, во все время угощалась, пела и была радостна».

«Когда настал день сожжения, я отправился на реку, где стояла ладья покойника, но она была вытащена уже на берег; тут сделан был на четырех столбах навес и сруб, а по сторонам стояли дереванные изображения богов. Когда ладью поставили на это возвышение, тогда начали подходить к ней, произнося какия-то речи. Но покойник лежал еще в отдалении, в своей колодею. Потом принесли одр и поставили на ладью; а также принесли покрывала из Греческой золотой ткани и подушки из той же парчи. Тут пришла суровой наружности женщина, которую они называют [по-арабски] – джеванис, и разостлала все на подмостках. Она облачает покойника, и она же умерщвляет обреченную смерти деву...

Покойника облачили в сапоги, в парчевой кафтан с золотыми пуговицами и в парчевую же шапку, обложенную соболем. По облачении, перенесли его на устроенный на ладье на подмостках одр, под навесом; а принесенные напитки, плоды и душистые травы, а также хлеб, мясо и лук поставили перед покойником. Потом привели собаку, разрубили ее на полы и бросили в ладью. Броню и оружие умершего положили около него. Потом привели двух коней, которых так упарили скачкой, что пот катился с них градом. Этих коней также изрубили мечами и мясо сложили в ладью. В заключение таким же образом поступили с двумя волами, с петухом и курицей...

По наступлении пятницы, после обеда, привели обреченную девушку и три раза поднимали ее на руках перед чем-то, устроенным в виде дверей; в это время она произносила, как мне сказали, следующие слова:

– Вот вижу я моего отца и мать мою. Вот вижу я всех моих предков. Вот вижу я моего господина (мужа): он восседает в светлом, цветущем вертограде, зовет меня! Пустите меня к нему!

После этого повели ее к срубу.

Она сняла поручни и ожерелья и отдала старухе.

Ее подняли на ладью, но не ввели еще под шатер навеса.

Тут пришли вооруженные щитами и палицами люди и подали девице чашу.

Она испила.

– Теперь она прощается с своими,– сказал мне мой переводчик.

Потом подали ей другую чашу.

Она приняла и запела протяжную песню.

Старуха ввела ее в шатер.

В это время загремели в щиты, и голоса девушки не стало слышно.

Ближайший из родственников умершего взял пук лучины, зажег ее и, приблизясь к срубу, запалил его; потом подходили и все прочие с cветочами и бросали их на сруб. Быстро загорелся сруб, за ним вспыхнула ладья, а наконец обнялися пламенем навес, покойник и девица.