Необходимо обозначить одну отличительную особенность всего «узнавательного» процесса, которая являлось исключительной в следственных действиях той поры: к опрашиваемым не применились «пыточные» приёмы дознания. Никого физически не истязали, чтобы добыть «правду». Был один только случай репрессии со стороны следственной комиссии. Во время допроса писаря Степана Корякина им был опознал в толпе конюх Михайла Григорьев, который «Михаила Битяговского и почал бити ». После этого разоблачения конюх был немедленно арестован.
День 15 мая 1591 года в Угличе не предвещал ничего не обычного. Была суббота; погода стояла светлая, солнечная, безветренная и тёплая. Мария Нагая вместе с сыном Дмитрием, поругавшись перед тем в очередной раз с Михаилом Битюговским, отправилась в храм на обедню, после которой вернулась в свой терем и стала готовиться к полуденной трапезе, или, проще говоря, — к обеду.
Весь Углич разошелся по домам. Уехал к себе из «дьячьей избы» Михаил Битяговский — глава Угличской администрации. Вслед разошлись «по своим подворьишкам» его подчиненные — подьячие и «пищики» — писари из «дьячьей избы». Братья Нагие, Михаил и Григорий Федоровичи, «поехали... к себе на подворье обедать». «В те поры сидел у ествы» в тереме Марии Нагой её дядя Андрей Александрович Нагой.
После 12 часов Царевич Дмитрий в сопровождении мамки Василисы Волоховой, кормилицы Арины Тучковой и постельницы Марьи Колобовой отправился «гулять на двор», под которым подразумевалась довольно небольшая площадка между теремным дворцом и оградой. Там его уже ждали друзья, «маленькие робята»: сыновья постельницы и кормилицы Петруша Колобов и Важен Тучков, а также Иван Красенский и Гриша Козловский.
Дети стали играть в «тычку»: бросали «сваю», или «свайку», в очерченный на земле круг. Согласно В. И. Далю, «свайка — толстый гвоздь или шип с большой головкою, для игры в свайку; её берут в кулак, за гвоздь, или хвост, и броском втыкают в землю, попадая в кольцо »^*^ В этой игре важен один нюанс: остро заточенный предмет — свайку, прежде чем бросить, надо поднять рукой за шляпку острым концом вверх, на уровень груди и размаха руки.
Во время игры у Царевича начался приступ «чёрной болезни», «падучей», или эпилепсии. Он с малолетства страдал этим недугом, а последний приступ падучей начался во вторник, 11 мая. Всему окружению Цесаревича было известно, что когда начинается эта «лихорадка », то он становится неуправляемым, начинает впиваться зубами во что ни попадя. Василиса Волохова показала потом, что Царевич «руку отъел у Ондрея» (Андрея Нагого). В свою очередь, вдова Битяговского рассказала, что «многажды бывало, как ево станет бити тот недуг и станут его держати Ондрей Нагой и кормилица и боярони и он им руки кусал или за что ухватит зубом, то отъест». Выяснилось на дознании, что и сама Мария Нагая испытала на себе подобное; он У неё тоже «руку отъел», а в марте сын мать свою ещё и «сваею поколол.
Вообще-то болезни царские, включая и царских отпрысков, относились к разряду тайн государственной важности; об этом категорически запрещалось говорить даже в узком кругу, а при честном народе — преступление непрощаемое. Если бы не сохранились следственные материалы о событиях в Угличе, то вряд ли когда потомки могли узнать о тяжелой болезни младшего сына Иоанна Грозного, о её симптомах и проявлениях. На следствии многие о том говорили из числа придворных служащих и родственников Цесаревича.
Когда начался острый приступ болезни, то в руках у Цесаревича была упоминавшаяся «свайка», которую некоторые опрашиваемые называли «нож», которым он и поранил себя в горло. Вообще, может ли больной во время эпилептического припадка совершить самоубийство? Медики, как правило, дают на этот вопрос отрицательный ответ. Спорить со специалистами дело невозможное.
Однако существуют конкретные обстоятельства каждого необычного случая, такого как Угличский, который может восприниматься как исключительный. Ведь у девятилетнего ребёнка в момент острого приступа падучей в руках оказался остро заточенный, по некоторым данным трехгранный, колюще-режущий предмет. Как вполне правомерно заметил в своей книге о Борисе Годунове историк Р. Г. Скрынников, «на шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был не только возможен, но неизбежен »^^^.
Важно учесть, что орудия самоубийства, той самой пресловутой «свайки», обнаружить следствию так и не удалось. Зато когда рассматривали трупы жертв самосуда, числом более десяти, брошенные мятежниками в овраг за забором, на «съедение диким зверям», то при них обнаружилось несколько ножей. Однако, как быстро установили, их туда подложили по наводке Нагих, чтобы замести следы. Самую же главную «улику » — ногайский нож — положили на тело погибшего ребёнка.
Верховодил всем этим грязным делом по созданию фальшивых «доказательств» Михаил Нагой^^^.
Все же семеро непосредственных очевидцев гибели Царевича, все без исключения, говорили одно и то же: на дворе, кроме них, никого не было, и Дмитрий сам «поколол себя ». Комиссия особенно пристрастно опрашивала четверых товарищей погибшего. Это было вполне уместно и необходимо; если взрослые могли «выучить роль », говорить то, что «надо было », то дети-то, они и есть дети. «Играть по- взрослому » они не умеют; их легко вывести на честный разговор. И маленькие «робята » все четверо говорили как один: «Играл Царевич в тычку с ними ножичком на заднем дворе и пришла на него болезнь — падучий недуг — и набросился на нож»^^^.
Примерно в тех же выражениях описывали происшествие и другие непосредственные очевидцы. «И бросило его на землю, и тут Царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, да тут его и не стало» (мамка Василиса Волохова). «Как пришла на Царевича болезнь чёрная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножичком покололся, и она Царевича взяла к себе на руки, и у неё Царевича на руках и не стало» (кормилица Арина Тучкова). «И его бросило о землю, а у него был нож в руках, и он тем ножичком покололся» (постельница Марья Колобова).
Как видно из приведенных высказываний, все непосредственные очевидцы единодушно подтверждали факт нечаянного самоубиения несчастного мальчика. Были и иные свидетели, стоявшие не так близко, но наблюдавшие за игрой Цесаревича, кто из окон теремного дворца, а кто с церковной колокольни. Никакой разноголосицы в показаниях не было, а опросили всех, более ста человек, кто или в момент смерти находился в кремле, или кто оказался там вскоре после того, как начались беспорядки, спровоцированные Нагими.
Об убийстве говорили только Нагие, оказавшиеся на месте происшествия уже после того, как Цесаревич испустил дух. Первой прибежала Царица Мария. Весть о смерти сына Царице принёс друг Цесаревича Петруша Колобов. Как показали дворцовые слуги, когда Царица села обедать, «бежит вверх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился деи Царевич С нами на дворе в тычку ножом и пришла деи на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом, сам и оттого умер»^^^.
Но оказывается, у Марии Нагой всего через несколько минут после получения страшного известия, уже сложилась своя непререкаемая «версия». Как только она спустилась во двор и увидела окровавленного ребёнка на руках кормилицы, то начала голосить на весь двор и тут же принялась бить поленом по голове мамку Василису Волохову, да так крепко охаживала, что голову пробила в нескольких местах. Причём набросилась она не на кормилицу, а на мамку, хотя обе были равно виноваты, что недоглядели. Во время избиения Мария всё время приговаривала, что будто бы сын Василисы Осип с сыном Битяговского да «Микита Качалов» Царевича «Димитрия убили».
Итак, первой приговор об убийстве озвучила Мария Нагая уже через несколько минут после гибели Царевича. В её интерпретации виновными были признаны трое: Осип Волохов (сын мамки), Никита Качалов (племянник Михаила Битяговского) и Данило Битяговский. Откуда она это взяла? Это вопрос так более четырёхсот лет всё ещё и висит в воздухе. Сама Мария того не объяснила. С неё показаний не снимали: как-никак Царица ведь...
Прочие Нагие были в целом солидарны с Марией. Брат Царицы Михаил Фёдорович Нагой: «Царевича зарезали Осип Волохов, да Микита Качалов, да Данило Битяговский ». Дядя Царицы Андрей Александрович Нагой: «Прибежал тут же к Царице, а Царевич лежит у кормилицы на руках мёртв, а сказывают, что его зарезали ». Лишь показания одного брата Марии — Григория Фёдоровича Нагого — отличались от предыдущих: «И прибежали на двор, ажио Царевич Дмитрий лежит, набрушился сам ножом в падучей болезни».
