извините, вытекающими.
Кто б растерялся, но не фельдшер «скорой помощи». Она как шла в квартиру, так невозмутимо и вошла. Только вместо «здравствуйте» спросила, где здесь душ. Закрылась она там, помылась-постиралась, а потом, как и положено, к роженице вышла. Как будто так и надо, дело, мол, житейское…
Нет, опять же, всё бы ничего, дело-то и впрямь житейское, случается. Однако родственники всё превратно поняли. А именно: ох, ах, какая гигиена, какой ответственный и добросовестный подход! Иные даже руки не помоют, прежде чем больного осмотреть, а эта продезинфицировалась вся! Как далеко шагнула наша медицина!
Лийка их разубеждать не стала, лишь роженицу скорее увезла. А родственники от восторга на нее благодарность по всем правилам оформили. Живописали, как эта особо добросовестная фельдшерица в их душе полчаса на себя стерильность наводила, и другим ее в пример поставили. Так всерьез и написали, от души: за такую преданность работе поощрить, мол, требуем!
Не шучу, вот так и написали.
На самом деле натуральный пасквиль получился, разумеется. Для увеселения начальства и коллег. С занесением в анналы «скорой помощи».
Это только присказка, сказка впереди.
Следующим номером программы значилась у Лийки плановая госпитализация. Нужно было отвезти старика-рамолика в загородный интернат для маразматиков. Выжил старче из ума, домочадцы с ним сперва помучились-помаялись, а потом подсуетились и устроили его от них куда подальше доживать.
В такие заведения что в тогдашнем тридевятом царстве-государстве, что по нашим светлым и гуманным временам, извините, очередь. Старичку как раз в тот день она и подошла.
Загрузили с неприкрытым облегчением домочадцы старика в машину, даже помогли родного маразматика к носилкам пристегнуть. Это чтобы по дороге он чего не учудил, а пуще — не сбежал и дома бы опять не объявился. С глаз долой, из сердца вон; чего стесняться, дело же опять-таки житейское…
Так вот дедушку упаковали и поехали. Путь неблизкий, к черту на куличики. Старичок в карете на носилках прохлаждается, Лийка с похмела в кабине мирно прикемарила. Водила тоже после праздников весь из себя на полуавтомате, но на газ исправно жмет, не привыкать.
И всё бы снова было ничего, вот только в «рафике», который был едва ли не древнее старика- рамолика, носилки на станине не защелками крепились, как им по конструкции положено, а дверьми сзади тупо подпирались.
А двери по причине неисправности замка, дабы сами по себе не открывались, заткнутой за задний бампер деревяшкой по-простецки клинились.
А эта деревяшка, едва за городом машина как могла разогналась, на первой же колдобине утратилась.
И начался для старичка сплошной аттракцион. То носилки с дедушкой на горке из кареты до упора выезжают, то на вираже на место с лязгом возвращаются, то над ним космические бездны разверзаются, то снова преисподняя кромешная его поглощает с грохотом…
И так вот — битый час. Битый час из старика космонавта не спросивши делали. Покуда музыка небесных сфер в красно-синих всполохах вокруг не зазвучала и глас Господень зло не захрипел.
Цветомузыка на деле просто объяснялась.
На нее даже водитель обратил внимание:
— Слушай, — говорит он, Лийку в бок пихнув, — вроде как менты какого-то рожна к нам прицепились. Километров десять уже сзади едут под сиреной и миглом и чего-то в матюгальник хрюкают…
Магила, глаз не разлепив (всё равно не разбери-пойми, чего они там хрюкают):
— А пошли б они куда подальше, — говорит, — других машин им на дороге мало, «скорую» еще тормозить удумали! Нам посрато, мы при исполнении.
Ну, насчет «посрато» можно было бы, положим, и не вспоминать, но из сказки, как из песни, — слов не выкинешь…
Как бы то ни было, водила рад стараться. Назло ментам, на радость старичку сирену и мигалку он на «рафике» врубил, газ до упора вжал; и такой вираж он на подъезде к интернату лихо заложил, что носилки с дедушкой чуть было сами по себе, как камень из пращи, в дверь приемного покоя не влетели.
Хорошо, что дедушка заранее из ума был выживши.
На самом деле даже здесь всё б было ничего. Старичок, гармонию небесных сфер узрев, в интернате лишь смеялся вдумчиво; ласково смеялся, шепоточком так; всю оставшуюся жизнь потом смеялся дедушка. Да и блюстителям порядка по ходу всю дорогу было интересно посмотреть, удержатся носилки с пациентом в «скорой помощи», или же к ним под колеса грохнутся.
Гаишников на самом деле больше оскорбило, что «скорая» на трассе их, как стоячих, сделала. А потому, уже у интерната «рафик» прихватив, на месте грозный протокол составили. Аж на нескольких листах что было расписали, да еще и чего не было добавили.
Тут уже не пасквиль даже, а сценарий голливудского кино в итоге получился, даром что без занесения гонорара на расчетный счет.
Пригорюнилась Магила, закручинилась…
Нет, без шуток, огребла б она за эту госпитализацию неприятностей по первое число вплоть до увольнения, но тут очередная несуразность приключилась.
Они уже на базу возвращались. Дело было к вечеру, пока туда-сюда мотались в интернат, пока с ментами объяснялись, день, почитай, прошел.
Вот только до подстанции они так и не доехали. Они едва до города добрались, как с трамвайной остановки какая-то взволнованная дамочка к ним буквально под колеса кинулась. Спасите-помогите, говорит, мужу моему на остановке с сердцем плохо стало!!!
А муж ее в сугробчике сидит, изрядно синий весь.
Делать нечего, Магила мужика в карету загрузила, кардиограмму быстренько сняла. А там — инфаркт, причем обширный, угрожающий.
Кто бы сомневался, называется…
Связалась Лийка с Центром: так и так, нужна врачебная бригада в помощь. А Центр ей в ответ: справляйтесь как-то сами, бригад свободных нет, все сегодня сутки напролет без заезда трудятся.
День был такой, напомню. Посленовогодний. У народа отходняк и мор.
Опять же, делать нечего. Поехали они в ближайшую больницу. Лийка на ходу налаживает капельницу, дамочка в ногах у мужика заранее слезы льет, а мужик и впрямь хужеет и хужеет.
Буквально у больницы пациент совсем грузиться стал у Лийки на руках.
Лийка дамочку за помощью в приемник отрядила, а сама пока больного начала откачивать. Она же не специализированная кардиобригада, чтобы пациента в критическом состоянии на себе в реанимацию переть.
А больница не из фешенебельных, там и в норме-то дежурного врача не сразу дозовешься, а после праздников, да вечером еще…
Реанимирует Магила пациента как умеет. Фельдшер всё-таки не врач, выше головы не прыгнешь. Три минуты, пять минут реанимирует. Чехлится пациент, а помощи всё нет.
А рядом, за углом приемного покоя, еще одна машина «скорой помощи» стоит.
Но она не просто там стоит. Она еще и выразительно качается. Очень даже выразительно качается, в ритме страсти нежной, так сказать. Да еще и звуки из нее отчетливо интимные доносятся. Охи-вздохи специфические, стон…
Ну кто же из скоростников без греха, дело тоже на свой лад житейское. Так про себя Магила рассудила. Приперло, может, людям, другого времени и места не нашли, любовь — она же зла…
Но у Лийки ж пациент в карете загибается!
Плюнула она на правила приличия и на рысях к соседям подалась.
Сначала Лийка аккуратно так к коллегам постучала:
— Извините… — осторожно говорит.
А коллеги пуще прежнего стараются, машина на рессорах аж скрипит.
Лийка постучала громче:
