«В Лондоне, — пишет Ломброзо, — связи проституток с ворами — общее правило за весьма немногими исключениями. Их можно всегда видеть вместе целыми толпами в кабаках и харчевнях. Женщины эти посвящены во все воровские предприятия своих приятелей мужчин и нередко принимают участие в кражах, имея всегда свою часть в добыче».
Издавна кварталы парижских проституток были одновременно и притонами воров и разбойников.
Проститутки зачастую не останавливаются перед тем, чтобы при удобном случае не обобрать подвыпившего клиента или не отдать его в руки своих сообщников-грабителей.
«Существенные черты проституток и воровок, — отмечает П.Тарновская, — своеобразным образом совмещаются в этих женщинах, которые составляют особую разновидность воровок-рецидивисток.
Проститутки-воровки выказывают, например, больше осторожности в своих поступках, чем обыкновенные проститутки, не так легко поддаются влиянию минуты, умеют хорошо обдумывать свое намерение и сопротивляться моментальному импульсу, такие черты редко наблюдаются у обыкновенных проституток. Но зато они отличаются большей жестокостью и цинизмом, чем эти последние, у которых сказываются порою проблески доброты сердечной, и обнаруживают меньше наклонности к употреблению спиртных напитков. Они понимают, что своем, вдвойне опасном, образе жизни им нужно быть особенно осмотрительными и осторожными, что несовместимо с пьянством».
Разумеется, не все проститутки — воровки, но что удержит от воровства человека, лишенного вообще каких бы то ни было моральных устоев? Особенно у нас и в наше время, когда воровство стало такой же нормой жизни, как, скажем, хамство или мошенничество. То, что во времена Ломброзо считалось достойным специального изучения явлением, то сейчас стало обыденной приметой действительности.
Кроме того, алчная корысть, заложенная в саму основу занятия проституцией, никаких иных последствий, кроме преступления повлечь за собой никак, не может…
Следующая черта врожденных проституток, отмеченная Ломброзо, — это отсутствие чувства стыдливости, присущего всем нормальным женщинам.
«Некоторые авторы, в том числе Parent-Duchatelet, отрицают или по крайней мере уменьшают значение этого факта, указывая на то, что проститутки, принимая у себя гостя, занавешивают обыкновенно иконы и никогда не отдаются мужчинам в присутствии посторонних.
Но, по нашему мнению, здесь дело сводится к распространенному среди них суеверию или к симуляции. Если принять во внимание, что между ними встречаются матери, которые имеют сношения в присутствии собственных дочерей со своими любовниками, или отдают их последним, если вспомнить, что многие из этих женщин показывают себя за деньги в «живых картинах» трибадов и содомистов, то станет ясным, что нежелание отдаваться мужчинам в присутствии посторонних есть не более как симуляция с их стороны. Нам лично пришлось однажды слышать жалобы одной проститутки, негодовавшей и удивляющейся, что ее арестовали за оскорбление общественной благопристойности, когда она «ровно ничего такого не сделала», если не считать, что отдалась в публичном месте 10 солдатам последовательно одному после другого и каждый раз в присутствии всех остальных».
В своей «Истории проституции в России» М.Кузнецов возражает Ломброзо такими аргументами: «Стыдливость, свойственная вообще женщине, остается свойственной ей и тогда, когда она посвящает себя промыслу проституции, но эта стыдливость постепенно убивается требованиями исключительного положения проституток. Мы здесь приводим на этот счет несколько примеров. В Петербурге мы знаем много проституток-одиночек, которые являются на медицинское освидетельствование только к одному, избранному ими врачу; если они не застают этого врача в кабинете, то не решаются на освидетельствование их другим врачом и приходят в следующий раз к своему врачу. Некоторые проститутки ни за что не соглашаются оставаться в спальне с мужчиной, не потушив огня…»
А пропустить через себя 10–15 мужчин в день г-н Кузнецов почему-то не считал бесстыдством. Или быть заказанной 2—3-мя мелкими чиновниками одновременно? Здесь явно прослеживается влияние Чернышевского и его утопического труда «Что делать?»
КСТАТИ:
«Ты можешь здесь увидеть самые бесстыдные сцены, происходящие у окна, даже в полдень, иногда самый акт…
Другие приводят в порядок свои рубашки, фартуки и головные уборы, стоя у окна совершенно обнаженными».
Возможно, были (и есть) какие-то единичные случаи проявления стыдливости проститутками, но эти случаи так же нелепы и неестественны, как обморок хирурга при виде крови.
В этом вопросе, пожалуй, последние «точки над i» расставила порнография (фото, кино и видео), где женщина не только отдается всеми способами одному или группе мужчин одновременно (не говоря уже о кобелях, козлах, ослах и прочей живности), но и демонстрирует это тысячам и даже миллионам зрителей. И попробуйте при всем этом ее назвать проституткой — она оскорбится и заявит: «Я, к вашему сведению, актриса! Кассеты с моими фильмами стали бестселлерами!» Бесспорно, съемки требуют и определенного уровня мастерства, даже таланта, и напряжения, и чувства публичного одиночества, необходимого для сценического действия, но вот само это действие — трахание с осликом перед объективами камер — пусть займет свое место в шкале ценностей и называется своим именем.
А пример «стыдливости» порноактрис приводила в своей книге Сильвия Бурдон: одна из ее коллег категорически отказывалась сниматься, пока с площадки не уйдут все, кроме операторов.
Порнография нужна, раз на нее существует такой повышенный спрос, но она должна с разумным смирением довольствоваться своим местом бордельного окна на окраине города.
Это к вопросу о стыдливости.
Теперь немного о любви.
Эта сфера бытия падших женщин всегда занимала писателей, социологов и психиатров. К последним она имеет наибольшее касательство своим явно выраженным мазохистским характером.
«Любовниками проституток являются обыкновенно сутенеры, к которым влечет их особенная страсть. Сутенер — это почти всегда субъект со зверским характером, с наклонностью к насилиям, становящийся паразитом своей любовницы, которую он в благодарность за ее любовь немилосердно колотит. Сутенеры, особенно проституток низкого пошиба, находятся постоянно в тесных сношениях с ворами с другими негодяями.
Parent-Duchatelet говорит по этому поводу следующее: «Иго, которое переносят проститутки от своих сутенеров, превращается порою в самую страшную тиранию, какую только можно себе вообразить. Негодяи эти не только живут и одеваются за счет своих рабынь, но постоянно стерегут их, заставляют посещать с ними кабаки и харчевни, где они должны за все платить, если хотят избавиться от побоев».
«Никогда, — пишет Lecour, — ни один негр не страдал столько под плетью своего надсмотрщика и ни один узник столько от своего тюремщика, сколько проститутки от своих сутенеров, которых они содержат, как своих защитников».
Однако, несмотря на все это, эти падшие создания обыкновенно очень сильно и нежно привязаны к своим мучителям. «Я видел, — пишет Parent, — несчастных девушек, которых доставляли в больницу с выбитыми глазами, с окровавленными лицами, с бесчисленным множеством ран и кровоподтеков на теле, и которые, выздоровев, возвращались обратно к своим мучителям. Одна из них издан и следовала за своим пьяным сутенером, наблюдая за ним, и когда он падал, она подбегала к нему, помогала ему встать на ноги и затем быстро убегала прочь, спасаясь от его побоев… Другая, спасаясь от своего рассвирепевшего
