самосозерцанием, хотя она никогда не слышала о Нарциссе. Она не думала, что бледная Ли могла уйти из ее поля зрения. Поскольку глаза Кристины были закрыты на суде, Ли пришла в замешательство, что ее не замечают и не могут заметить. За весь процесс она сказала лишь, что ножом «сделала небольшие надрезы» на бедрах несчастной девицы Женевьевы. Поскольку там, как сказала ее сестра Кристина, находится секрет жизни…
Когда присяжные вошли в зал, чтобы огласить вердикт, Кристина ожидала их по-прежнему в состояния сомнамбулы, сложив руки не в молитве, а указывая ими на землю. Утро было холодным, и воротники плащей у обеих сестер были подняты, будто они только что бежали под дождем, выполняя какое-то домашнее поручение. Попытавшись первый раз сосредоточить внимание на Ли, которую присяжные почти все время игнорировали, старшина присяжных объявил ей о предстоящем десятилетнем тюремном заключении и двадцатилетней муниципальной ссылке. Кристину присудили к публичному обезглавливанию на площади в Ле-Мансе. Но поскольку женщин уже не отправляли на гильотину, то этот приговор означал жизнь — милость, которую несколько мгновений она не могла осознать.
Когда до Кристины дошел смысл приговора, она рухнула на колени. Наконец она услышана голос Бога…»
ЖАННЕТ ФЛАНИЕР. Убийство в Ле-Мансе
----------------------------------------
КСТАТИ:
«Очень часто преступления, совершаемые женщинами из ненависти и мести, имеют очень сложную подкладку. Преступницы, подобно детям, болезненно чувствительны ко всякого рода замечаниям. Они необыкновенно легко поддаются чувству ненависти, и малейшее препятствие или неудача в жизни возбуждают в них ярость, толкающую их на путь преступления. Всякое разочарование озлобляет их против причины, вызвавшей его, и каждое неудовлетворенное желание вселяет им ненависть к окружающим даже в этом случае, когда придраться решительно не к чему. Неудача вызывает в их душе страшную злобу против того, кто счастливее их, особенно, если неудача эта зависит от их личной неспособности. То же самое, но в более резкой форме, наблюдается у детей, которые часто бьют кулаками предмет, натолкнувшись на который, они причинили себе боль. В этом видно ничтожное психическое развитие преступниц, остаток свойственной детям и животным способности слепо реагировать на боль, бросаясь на ближайшую причину ее, даже если она является в форме неодушевленного предмета».
Ну, а если предмет ненависти преступницы окажется одушевленным, тогда эта ненависть возрастает во много раз.
1993 год. Харьков.
Раиса П., ее сын Станислав и его приятель девятиклассник Владислав зверски убили их соседку по подъезду Нину 3., после чего труп был расчленен и выброшен на цветочную клумбу перед многоэтажным домом.
И Раиса П., и ее жертва были приятельницами. Обе нигде не работали, обе изрядно выпивали, обе подторговывали чем придется.
ПОКАЗАНИЯ СОСЕДЕЙ:
«Нигде не работала. Через бюро брала квартирантов. Поживут неделю-другую, и она их выставляет, вещи выбрасывает, а деньги, взятые авансом, не отдает. Если начинают грозить милицией, отвечает: «А я на справке, я вольтанутая»… Сявки к ней ходили потоком… Сына она часто выставляла на лестничную площадку. Потом в интернат сдала…»
Жертва, Нина 3., была подобного рода и характера женщиной. Иногда, при случае, и подворовывала у соседей.
Станислав, сын Раисы П., и Владислав, его «кореш», естественно, были известны всем как «трудные подростки», причем еще задолго до того времени, когда достигли подросткового возраста. Мать Владислава тоже с полным правом можно отнести к городской накипи.
А история с убийством началась с того, что сосед пожаловался Раисе на Нину, утверждая, что та его обворовала во время посещения, в ходе которого они распили бутылку водки. (Сосед, видимо, тоже не принц Датский). По его словам, Нина, уходя, прихватила с собой хрустальные рюмки.
«Вот стерва, — возмутилась Раиса, — а еще подруга! Ну ничего, я с ней разберусь, будь спокоен!»
И вечером того же дня она послала сына позвать к ней Нину «по срочному делу»…
ИЗ ПОКАЗАНИЙ СТАНИСЛАВА И ВЛАДИСЛАВА:
«Мы затащили Нину в спальню. Мать сказала, что нужно ее связать… Затем мы били ее минут пятнадцать. Я с Владиком — по туловищу, а мать — ногами по лицу. У Нины изо рта пошла кровь. Мать продолжала бить ее ногой по затылку. Нина билась лицом об пол…»
«Мать пошла готовить суп. Мы остались в комнате, играли в карты. Владик время от времени бил ее ногой по ступням. Она билась головой о батареи… Кричала… Пришла из кухни мать. Она стала душить ее полотенцем, а мы — бить…»
«Мы пошли кушать на кухню. Потом зашли в комнату и увидели, что у Нины в руках ножницы, и она пытается освободиться. Я ножницы выбил ногой…»
«Мы со Стасиком, когда уставали бить, выходили слушать музыку».
«Мать сказала: «Ты посмотри, какая живучая! Я на нее три флакона «Корбазоля» израсходовала, а она все не подыхает!» Тогда я взял у матери флакон и попросил Владика бить Нину, чтобы она кричала, а я в это время вливал ей в рот отраву…»
«Мама Стасика сказала: «Ее нужно кончать», и мы снова стали избивать ее»».
«Потом я начал душить руками… Мама принесла мне веревку. Я сделал петлю и задушил ее. Правда, не сразу. Пришлось душить ее, наверное, целый час…»
На крики и шум соседи не обращали внимания, давно привыкнув к пьяным дебошам в квартире Раисы.
Выбросив труп на цветочную клумбу, убийцы спокойно легли спать.
Все трое признаны психически нормальными.
Суд приговорил Раису к 14 годам лишения свободы в колонии общего режима (строгий она, видимо, не заслужила), Станислава — к восьми, а Владислава — к пяти годам.
Это только начало кровавой эпопеи — продолжение последует сразу же после их освобождения.
Это неизбежно, по крайней мере до тех пор, пока наши законодатели не осознают простую истину: закон должен быть слеп, и карать за преступления нужно строго адекватно причиненному злу.
КСТАТИ:
(Из воспоминаний Эдмона де Гонкура)
«Сегодня (5 марта 1876 г.) И. С. Тургенев пришел к Гюставу Флоберу со словами: «Никогда еще я не видел так ясно, как вчера, насколько различны человеческие расы: я думал об этом всю ночь… Ведь мы с вами люди одной профессии, не правда ли, собратья по перу… А вот вчера, на представлении «Госпожи Каверле», когда я услышал со сцены, как молодой человек говорит любовнику своей матери, обнявшему его сестру: «Я запрещаю вам целовать эту девушку…», во мне шевельнулось возмущение! И если бы в зале находилось пятьсот русских, все они почувствовали бы то же самое возмущение. Однако, насколько я заметил, ни у Флобера, ни у кого из сидевших со мной в ложе не возникло такого чувства!.. И я об этом раздумывал всю ночь. Да, вы люди латинской расы, в вас еще жив дух римлян с их преклонением перед священным правом; словом, вы люди закона… А мы не таковы… Как бы вам это объяснить? Представьте себе, что у нас, в России, как бы стоят по кругу все старые русские, а позади них толпятся молодые русские. Старики говорят свое «да» или «нет», а те, что стоят позади, слушают их. И вот перед этим «да» и «нет» закон бессилен, он просто не существует; у нас, русских, закон не кристаллизуется, как у вас. Например, воровство в России — дело нередкое, но если человек, совершив даже и двадцать краж,
