младшего члена в Императорской археологической комиссии и поручил столь успешную раскопку скифских курганов.
Именно в старой столице граф составил коллекцию икон XVI–XVII веков, о которой говорилось выше. В конце 1850-х годах реликвии прибыли в Петербург и были размещены на третьем этаже северного корпуса дома на Невском, дату вселения туда Строгонов как будто намеренно оттягивал. И даже поселившись у Полицейского моста, «он стоял там на одной ноге». В 1859 году Сергей Григорьевич назначается воспитателем великого князя Николая Александровича, сына императора Александра II. Только тогда граф, которому уже была за шестьдесят, окончательно определился с местожительством, оказавшись в столице и в доме на Невском, где он теперь проведет почти четверть века и там скончается. Создавая собственный мир в доме предков, граф поступил оригинально: из трех проходных комнат, позволявших, минуя анфиладу, попадать в Картинную галерею, он предусмотрел два кабинета — Большой и Малый. К ним была присоединена гостиная, так называемая Арабесковая галерея.
Не имея собственного архитектора (после смерти графини Софьи Владимировны в 1845 году он уволил П.С. Садовникова), граф, как мне представляется, удовлетворился работой того же мастера, который занимался гораздо более роскошными интерьерами невестки. На мой взгляд, автору интерьера Большой гостиной следует приписать и создание интерьеров Большого и Малого кабинетов графа С.Г. Строгонова. Малый исполнял, вероятно, роль секретарской комнаты. Этот же зодчий отделал оригинальную гостиную между салоном Гюбера Робера и Минеральным кабинетом, которую теперь принято называть Арабесковой галереей.
Стены «комнаты гротесков», все архитектурное убранство которой сводилось к каминам, карнизам и паркету фабрики Мансбаха, практически полностью покрыты живописными копиями фресок Рафаэля, которыми многие увлекались в XVIII веке (в том числе и граф A.C. Строгонов). Он продал украшенные гротесками пилястры великой княгине Марии Федоровне, супруге великого князя Павла Петровича, и они были использованы в Пилястровом кабинете. В результате возникла легенда о том, что панно хранились в доме на Невском со времен графа-президента Академии художеств и впоследствии были смонтированы для завершения ансамбля Кабинета наподобие кабинета Екатериной Великой в Зимнем дворце. Более того, автором панно называется тот же X. Унтербергер. Доказательств тому нет. А вот факт интереса графа Сергея Григорьевича к подобной живописи подтверждается его письмом Ф.И. Буслаеву в 1843 году: «Третьего [дня] был я в Академии художеств и наслаждался приобретенными копиями ватиканских фресок. Стоит из-за одного этого приехать в Петербург».[114]
В 1859 году Строгонов назначается президентом вновь созданной Императорской археологической комиссии, для ее заседаний он предоставил две комнаты в доме на Невском. Трудно было найти в России человека более увлеченного раскопками. К тому же Сергей Григорьевич обладал первой в мире коллекцией позднеантичных и восточных средневековых серебряных сосудов, состоявшей из 29 предметов, которые хранились в витринах Картинной галереи. Ядро составили иранские чаши, изготовленные при династии Сасанидов (III–VII вв.). Серебряные изделия, попавшие к собирателям, были найдены в кладах, скрытых в густых прикамских лесах с VI по XIV века местными финно-угорскими охотниками на пушных зверей. Серебро и сталь привозили к ним среднеазиатские и, может быть, иранские купцы, а с X века — торговцы из Волжской Булгарии в обмен на меха. Охотники клали на серебряные блюда жертвенное мясо или использовали их как «лица» языческих идолов. Древнерусские князья брали дань с народов Прикамья этим привозным серебром.
С.Г. Строгонов писал управляющему Ф.А. Волегову: «Так как батюшка мой совсем не занимается археологией и потому не имеет в таких вещах никакой нужды, я же — страстный охотник, то прошу Вас на будущее время извещать прямо меня о всех подобных находках, и не только о серебряных, но и о медных вещах, в особенности с изображением „чудских богов“: ибо и медные вещи, смотря по значению их, могут быть мною ценимы не ниже серебряных. Также прошу Вас уведомлять о нахождении старинных вещей и присылать рисунки оных даже в таких случаях, если такие вещи будут открыты не в имении батюшки, а в других соседственных местах и посторонними людьми, от коих я мог бы оные приобретать».[115] В 1864 году коллекция Волегова перешла к А.Е. Теплоухову, который докладывал 14 июля 1868 года Строгонову: «На левом берегу речки Ломоватовки, на старой пашне найден при пахании небольшой медный сосуд изящной работы <…> на дне которого 4 серебряные старинные монеты. С этих вещей я имею честь представить Вашему Сиятельству рисунок».[116] В 1878 году был найден знаменитый «Калгановский клад». И.В. Плотников, житель деревни Мальцево, во время пахоты нашел согдийский (Согд (Согдиана) — историческая область в Средней Азии, в бассейне рек Зеравшан и Кашкадарья, один из древних центров цивилизации. В середине I тысячелетия до н. э. территория одноименного государства) кувшин с изображением крылатого верблюда X века, пять блюд (три византийских 613–630 годов, два сасанидских VII века) и 10 шейных гривен. Церковный староста Кувинской церкви считал, что клад является собственностью общины и предполагал использовать 19 фунтов серебра для изготовления окладов икон. Однако Сергей Григорьевич купил найденные вещи для своей коллекции за 600 рублей. Среди них было блюдо со сценой царской охоты на тигра.
Большой кабинет описал Ф.И. Буслаев: «Это была очень длинная комната с окнами только по одну сторону; промежутки между окнами и вся противоположная стена заняты шкафами в рост человека с книгами на полках и с разными редкостями в выдвижных ящиках. Тут же находилась и драгоценная коллекция греческих, римских и византийских монет, золотых и серебряных, а частию и медных, наиболее редкостных… На шкафах стояли разные художественные предметы из металла и мрамора. По стенам над шкапами и в других местах были развешаны картины старинной итальянской и голландской живописи, преимущественно XV века».[117] Фотография Дж. Бианки 1865 года показывает, что здесь находились полотна русских мастеров — Василия Шебуева и Александра Иванова. Впоследствии, как свидетельствует картина А. Колюччи, на восточной стене их заменили портреты предков кисти Ж.-Л. Монье. Северная стена, против окон, была отдана большим фотографиям, в частности «Виду Римского форума». Под ними и на шкафах стояли многочисленные статуэтки. Центральное место отводилось самой известной из них «Аполлону Боэдемосу» (это изделие немецкие ученые разоблачили как подделку XIX в.), но это отдельная увлекательная история.
На оборотной стороне картины «Игрок в мяч», на подрамнике, сохранилась бумажная наклейка с итальянским текстом: «Портрет знаменитого игрока в мяч Доменико Марини, названного Массимо (величайший), написанный русским Карлом Брюлловым во время его пребывания в Риме в год 1829. Художник подарил его Массимо, который сохранял его дома, сначала в Сачиле, затем в Тревизо, вплоть до сентября 1835 года. В каковое время пишущий это Микеланжело Гвиланди из Болоньи купил его у самого Марини, при посредстве своего друга и соотечественника Людовика Липпарини из Венеции. Выше
