перестала существовать. Ярошинский хотел, вероятно, в дальнейшем перепродать вотчину Строгоновых англичанам.
Однако графа продолжали бомбардировать «деловыми предложениями». Так, 14 ноября 1921 года из Англии П.Л. Барк, бывший российский министр финансов, а теперь ведущий эксперт по России на Западе писал Строгонову: «Бывший мой сослуживец Б.А. Виленкин, агент Министерства финансов в Америке во время войны, говорил мне, что, будто бы, некоторые американские солидные фирмы могут уже теперь заинтересоваться ознакомлением с положением крупных русских предприятий и просит меня обратиться к Вам за некот. сведениями о Ваших уральских делах, а именно ему желательно получить данные о запасах руды, ее количестве, процентном содержании металлов и о рабочих руках в нормальное время. Оные надеются на практические результаты и по русской проблеме Вашингтонской конференции, которая открылась при очень благоприятных условиях. Не берусь судить, насколько верны данные Б.А. Виленкина, но если Вас не затруднит доставление поименованных сведений нужно было бы позондировать почву, ни к чему, конечно, не обязываясь».
12 августа 1922 года Вологдин направил Строгонову письмо следующего содержания: «Не имея от Вас известий, интересует ли Вас вопрос финансирования Пермского имения, все же считаю своим долгом довести до Вас сведения, полученные мною предложения следующего содержания: „Капиталисты всего мира в разрез со своими правительствами прилагают все старания, чтобы сделать Россию работо-и платежеспособной, но большевики изощряются мешать, в чем и поспевают. Одним из указанных капиталистов и самыми важными являются американцы, представитель которых едет в Европу русский инженер (мой знакомый). 20 июля он выезжает в Европу. Если дело гр. Строгонова еще не финансировано, то есть много шансов его реализовать. Цель американцев собрать представителей русских предприятий, сговориться с ними и образовать на установленных условиях одно общество. Начать работать в России при первой возможности открыть в американских банках достаточный кредит“.
Сообщая выписку из письма, прошу не отказаться сообщить: имеете ли Вы желание входить в переговоры с американской группой».
Вероятно, автор письма — Владимир Петрович Вологдин (1876–1956), сын строгоновского служащего П.А. Вологдина (ум. в 1912 г.), выпускник Кронштадтского инженерного училища императора Николая I и бывший технический директор Франко-Русского судостроительного завода в Петрограде, В.П. Вологдин в 1917 году вел переговоры с Сергеем Александровичем об аренде принадлежащего ему Добрянского завода, а затем в 1918 году эмигрировал в Париж.
Сохранился карандашный набросок ответа графа, датируемый 15 августа. Можно разобрать такие слова: «Вновь испытывать всю скуку нескончаемых переговоров я не желаю».
Сергей Александрович умер в апреле 1923 года. Летом в одной из европейских газет (мы располагаем только вырезкой) появилась заметка под названием «Stroganoffs Widow Wins at Nice Involving Millions» («Вдова Строганова выигрывает в Ницце иск о миллионах»). Приведу перевод важного сообщения: «Ницца, июль 29. — Здесь суд отклонил сегодня претензии графа Строганова, бывшего полковника русской армии и инвалида войны, на право владения знаменитыми строгановскими миллионами. Речь идет о сумме в 3 000 000 золотых рублей, находящихся в банках Нью-Йорка и Лондона, дворце и поместье в Риме, вилле в Eze-sur-Mer и коллекции старых мастеров — остатках имущества последнего графа Сергея Строганова, который перед русской революцией имел более чем сто миллионов. Когда граф Сергей умер прошлым мартом в Eze, наследство было востребовано его кузеном графом Николаем Строгановым на том основании, что собственность Строгановых в России была майоратной и поэтому должна перейти к ближайшему родственнику мужского пола. Несмотря на это, вдова умершего, дочь французского дворянина настаивала на том, что все принадлежит ей в соответствии с французским законом. Суд принял решение в ее пользу».
В отчете журналиста много неточностей, легко объяснимых смутным временем. На самом деле граф скончался 18 апреля по старому стилю, или 1 мая по новому стилю, в Риме был лишь дом и, к тому же, наследниками его являлась Е.П. Щербатова, урожденная Столыпина и ее дочь Мария. Думается, что три миллиона в Лондоне и Нью-Йорке также миф.
Итак, мадам Левьез выиграла процесс — первый процесс, потому что потом их было еще множество. Она немедленно продала виллу Кап Эстель греческому судовладельцу Эмбирикосу, а спустя год 23 апреля и 22 мая 1924 года продала в галерее Georges Petit две картины покойного мужа из числа тех двенадцати, что он увез из России в 1905 году (сведения Марии Гросс). Первой была «Воплощенное веселие» Г. Беркхейдена, второй — «Марс и Венера, застигнутые Марсом» И. Втеваля, наиболее подходящая для аукциона вещь. Таким образом, была разобщена одна из самых колоритных пар собрания графа Александра Сергеевича, президента Академии художеств. Судьбы десяти других картин не установлены.
Казалось, речь идет о семейном споре, спровоцированном отчасти «демократической» позицией графов. В 1842 году граф Сергей Григорьевич, прочитав книгу Н. Устрялова «Именитые люди Строгоновы», в полемическом пылу воскликнул: «Строгоновы были люди русского происхождения… и теперь… есть люди, носящие также фамилию Строгоновых и не менее древнего происхождения, как и я сам; с ними я лично знаком, и считаю свое происхождение, а равно и их, от одних и тех же родоначальников».[191] Если бы он знал о последствиях такого высказывания!
У графов Строгоновых, владевших домом на Невском проспекте и другими многочисленными имениями, среди которых было и Волышово в Псковской области, действительно были далекие родственники, которые вели свое происхождение от братьев Аники Федоровича. Некоторые из них получили дворянство независимо от потомков именитого человека Григория Дмитриевича. Факт отдельного бытия Строгоновых и Строгановых вынужден был зафиксировать Николай Иконников, автор книги по генеалогии русского дворянства. Но и существовали и другие Строгановы — просто однофамильцы.
К их числу принадлежал и Николай Николаевич Строганов, сын статского советника, старшего врача и прозектора Одесской городской больницы Николая Алексеевича (1842–1894), женатого на происходившей из рода известного петербургского архитектора Евгении Николаевны Гербель (1861–1943). Сам Николай Алексеевич, весьма просвещенный человек, также родился в столице и переехал на юг только в 1877 году. Известно, что его сын «Николай… эмигрировавший во Францию, умолял мать переехать к нему с детьми, но та осталась в России».[192] Происхождение из Одессы, на мой взгляд, многое проясняет. Даже оставляя знаменитую предприимчивость жителей этого приморского города, следует заметить, что Николай Николаевич, не имея, быть может, обширных сведений обо всем роде, вполне мог знать о смерти в родном городе одинокого графа Александра Григорьевича: его родители венчались в кафедральном соборе Одессы в 1883 году, когда Строгонов был еще жив. Вероятным кажется его знакомство с однофамильцем, занимавшимся частной практикой.
В XX веке хозяин Строгоновского дворца, само здание и его коллекции (триада «бренда») постепенно стали существовать самостоятельно. В 1923 году после смерти графа С.А. Строгонова, не оставившего завещания, главный элемент его семейного бренда остался без владельца, что привело к появлению самозванца и к громким судебным процессам, первый из которых состоялся в 1923 году. Разного рода мошенничество типично для драматических эпох смутного времени. С другой стороны, ни один другой знаменитый аристократический род не столкнулся с подобной ситуацией.
Оставляя призрачные надежды вернуться в свой дом или осознавая необратимость его национализации, граф Сергей Александрович продал другому злоумышленнику только свой феод — земли в
