— Выпей, мой милый, — сказала она Перлино, — и передай мне твои качества!
Перлино, исполнявший всё, что ему приказывали, выпил вино залпом.
— Пуф, пуф!.. — крикнул он. — Это отвратительное питьё! Оно отзывается грязью и кровью. Это яд!
— Глупец! — сказала маркиза. — Это золотой напиток! Кто попробовал его раз, тот будет его пить всегда! Выпей-ка второй стакан, он тебе покажется лучше первого.
Маркиза была права. Только что Перлино выпил второй стакан, его одолела ужасная жажда. „Ещё, ещё, — кричал он, — ещё!“
Он не хотел вставать из-за стола и пошёл спать только тогда, когда маркиза дала ему большой рожок с чудесным порошком, который он бережно положил в карман, как лекарство ото всех зол.
Бедный Перлино! Он действительно попробовал яда, и яда ужаснее всех остальных. Кто пьёт золотой напиток, сердце того черствеет по мере количества этого напитка в желудке. В это время человек ни о ком не думает, никого не любит, ни отца, ни мать, ни жену, ни детей, ни друзей, ни отечества. Он заботятся только о себе. Он всё хочет пить и пить и хоть выпьет всё золото и всю кровь вселенной, он всё не утолит жажды, которую ничто в свете утолить не может.
Но что делала в это время Виолетта?
Время казалось ей таким же долгим, как бедняку, когда он сидит без куска хлеба. Только что ночь надела свои черную маску, чтобы открыть бал для звёзд, Виолетта побежала к дверям Перлино, вполне уверенная, что Перлино, увидев её, бросится к ней в объятия. Как билось её сердце, когда она услыхала его шаги! Какое было ей горе, когда бессовестный прошёл мимо неё и даже не взглянул!
Когда ключ щёлкнул два раза и дверь заперлась, Виолетта бросилась на лодстилку, которую дали ей из жалости, и стала горько плакать, закрывая рот руками, чтоб заглушить свои рыдания. Она не смела жаловаться, боясь, что её прогонят, но когда наступило время, когда у одних звёзд открыты глаза, Виолетта тихо постучала в двери и запела вполголоса:
Сколько она ни пела, но в комнате ничто не шелохнулось. Перлино храпел, как супруг десять лет женатый, и думал только о своём золотом порошке. Часы проходили и не приносили никакой надежды. Как ни была тяжела и долга ночь, а с наступлением утра стало ещё тяжелей. Занялся день, и
— Ну, теперь ты доволен, хороший музыкант? — сказала маркиза со злой усмешкой. — За карету заплачено так, как ты хотел.
— Будь ты сама так довольна всю жизнь! — прошептала бедная Виолетта. — Я провела такую ночь, что её не забуду так скоро.
IX. Плуты, мошенники
Грустная пошла дочь Чеко. Нет более надежды! Приходилось вернуться к отцу и забыть того, кто больше её не любил. Она прошла двор, сопровождаемая фрейлинами, которые смеялись над её простотой. Подойдя к решётке, Виолетта обернулась, точно ещё ждала последнего взгляда; она снова почувствовала своё одиночество, потеряла храбрость и, закрыв голову руками, стала горько плакать.
— Убирайся же, подлый нищенка! — крикнул тюремщик и взял Виолетту за шиворот.
— Убираться? Никогда! Плуты, мошенники, — крикнула она. — Золотая ливрея, лакейское сердце!
В ту же минуту мышка бросилась тюремщику на нос и искусала его до крови; после того перед самой решёткой явилась большая клетка, словно Китайский павильон. Прутья в ней были серебряные, гнёзда бриллиантовые; вместо проса перлы; а вместо игрушек для птиц червонцы, завёрнутые в ленты всевозможных цветов.
Посредине этой чудесной клетки, на сучковатой палке, вертящейся во все стороны, прыгали и ходили тысячи птиц всевозможных стран и видов: колибри, попугаи, чижи, кардиналы, коноплянки, дрозды и всякие другие, — этот пернатый мир пел одну и ту же песню; только каждая птица пела, на своём жаргоне. Виолетта, понимавшая язык птиц так же хорошо, как и язык зверей, выслушала пение этих голосов и перевела песню фрейлинам, которые очень удивились благоразумию попугаев и чижей. Вот что пел хор птиц:
После этой радостной песни наступила тишина, и красно-зелёный попугай, с серьёзные солидным видом поднял лапу и, ворочаясь во все стороны, прогнусавил или, лучше сказать, прокаркал следующую песню:
