мхового болота. Из темной кромки леса нас стала отстреливать немецкая «кукушка». Единственный раз за всю свою военную карьеру испытал омерзительное чувство полного бессилия. Вечерело, нашего противника в вязкой темноте густого гатчинского леса разглядеть было невозможно. Планшет с документами мы все-таки срезали и благополучно вернулись в свою часть. Помню, нас двоих командировали в Ленинград. В городе мы могли пробыть только один день. В мою квартиру успели вселить какого-то субъекта. Половина хорошо подобранной библиотеки была сожжена, часть гарнитура красного дерева (этот гарнитур приобрел мой дед в начале 70-х годов у заезжего дирижера итальянской оперы) бесследно пропала. Я даже не стал ругаться. Постоял возле книжного шкафа и совершенно механически положил в карман англорусский словарь. Он и сейчас цел. У меня оставалось немного времени. Зашел в военкомат, где меня уверили, что полузаконный жилец будет выселен в течение суток.
Вечером решил посетить квартиру Саши. Он жил на восьмом, и последнем, этаже большого дома, что на углу Морской. Трамваев не было. Шли по ночному Невскому, обгоняя редких прохожих. Изредка с городских окраин доносилась дробь пулеметных очередей. Эти очереди рвали удивительную тишину такого знакомого и такого необычного в своем суровом обличии города. Долго поднимались по темной лестнице. В квартире никого не оказалось: академик Б. Д. Греков, его родственник, с которым он жил, из Ленинграда выехал. Осенние дожди дали о себе знать: с потолка на письменный стол падали, пружиня, редкие капли. Присели по русскому обычаю. Потом не мешкая вышли на ту же темную улицу. Разведчики имели хорошую пищу, лучшее оружие и много свободного времени после выполнения заданий. Как-то вечером мы остались с Сашей вдвоем в блиндаже и о чем-то беседовали. «А знаешь, — обратился он ко мне, — а ведь я правнук Пушкина». Это меня не удивило. Люди на фронте редко говорят неправду. «Я только в родстве с ним по материнской линии, и отсюда фамилия другая — Данилевский. Отец родом с Украины, откуда-то с Полтавщины. А имя мать дала в честь прадеда».
Уже зимой наши пути с Сашей разошлись, и мы долго ничего не знали друг о друге. Уже после войны, в 1946 году, я приехал в Ленинград и позвонил в Зоологический институт. Тут же договорились о встрече. А потом вся страна праздновала стопятидесятилетие со дня рождения поэта. Это было летом 1949 года. В Москве торжественное собрание проводилось в Большом театре, в Ленинграде — в Мариинке. Саша вместе с матерью сидел в президиуме. Ленсовет дал ему после юбилейных торжеств ордер на трехкомнатную квартиру в районе Охотина острова. Тогда это был редкий случай. Сейчас он доцент ЛГУ, крупный энтомолог. Когда бываю в Ленинграде, встречаемся, вспоминаем Ленинградский фронт и навсегда ушедших друзей.
Саша Данилевский, говоря о родственниках с Украины («…отец родом с Украины, откуда-то с Полтавщины»), не знал, что является дальним родственником не только А. С. Пушкина, но и Н. В. Гоголя. В 1881 году девятнадцатилетняя внучка А. С. Пушкина Мария Пушкина вышла замуж за Н. В. Быкова, племянника Н. В. Гоголя. У Марии Александровны Быковой (Пушкиной) было десять детей. Одна из их дочерей, Софья Николаевна, вышла замуж за Сергея Дмитриевича Данилевского. Сам же С. Д. Данилевский — родственник Г. П. Данилевского (1829–1890), автора исторических романов, самый известный из которых — «Княжна Тараканова».
Упоминаемый в дедовых заметках Б. Д. Греков — дальний родственник Саши Данилевского. У Софьи Николаевны (его бабушки) был брат, жена которого после его кончины вышла вторично замуж за известного советского историка Бориса Дмитриевича Грекова. Тамара Михайловна и Борис Дмитриевич пригласили семнадцатилетнего Александра в Ленинград для продолжения образования. В семье Грековых он и жил вплоть до самой войны.
Мой дед — один из тех, кто закладывал фундамент российской африканистики и кого по праву можно назвать ее достойным представителем. Пришел он в науку перед самой войной, окончив Ленинградский университет в 1939 году. Трудно об этом говорить сейчас, но мне кажется, что в характере моего деда была очень яркая авантюрная жилка. Мама мне рассказывала, что внешне он был очень спокойным и уравновешенным, любил долгие вечерние разговоры с ней. У него было не очень много друзей, но это были настоящие друзья. Врагов или недоброжелателей у него не было. Судя по фотографиям, он был очень красив не только в молодости, но и к концу жизни. Свою работу этнографа-африканиста он выполнял по- мужицки добросовестно, как выполнял бы любую другую работу. Первый его труд назывался «Восстание махдистов в Судане» и был издан в 1950 году, а последний фундаментальный труд — «История Судана» — в 1968-м. Ему удалось побывать в Судане, Гане, Сомали, Египте. Представить себе, что он был в Африке среди первых! Это сейчас все границы открыты, а тогда…
Бабушка всю жизнь вспоминала своего Сережу с глубокой любовью и печалью о его безвременном уходе из жизни. Ему было всего 59 лет. Он был любящим и заботливым отцом моей маме и отчимом ее сестре. На юбилейную дату в память о совместном детстве мама подарила своей сестре собаку, породы сеттер-гордон, очень похожую на любимца Сергея Руфовича — пса Дея, с которым тот обожал ходить на охоту. Спустя тридцать лет после смерти деда его бывший аспирант из Судана Юсуф, оказавшийся в составе делегации в Москве, рассказал маме об одной из встреч с Сергеем Руфовичем в их доме перед защитой кандидатской диссертации. Совсем уже старый, Дей лежал у ног своего хозяина. «Меня не станет через год после того, как умрет Дей», — Юсуф передал маме слова своего научного руководителя. Так это и случилось. Что это? Предчувствие или совпадение? Пути Господни неисповедимы. К счастью, остались дедушкины книги, письма и многочисленные фотографии, с которых на меня смотрит дорогой мне человек.
Одна из последних фотографий деда, 1964
Т. Ю. Головенко
Концерт для кларнета с оркестром
«…И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Когда я слышу слово «дедушка», то оживают лучшие детские воспоминания. В первой половине моей жизни именно дедушка, Леонид Викторович Радушкевич (деда Леля), был главным авторитетом, последней инстанцией в решении трудных вопросов. До сих пор у нас в семье звучит формула: «Дедушка бы сказал по этому поводу…» или «Дедушка бы это не одобрил».
Как становятся дедушкой? Достаточно ли для этого пройти обычный путь возмужания, рождения детей, их воспитания и, наконец, появления на свет внуков? Или нужен какой-то особый таинственный «дедушкин» талант? Или склад характера? Или особенная судьба? Видимо, это непредсказуемо: станет ли данный мальчик хорошим дедом или нет. За жизнь мужчина меняет множество ипостасей — он чей-то сын, чей-то возлюбленный, чей-то муж, чей-то начальник или чей-то подчиненный, чей-то зять, чей-то отец и, наконец, чей-то дедушка. В какой из этих «ролей» он наилучшим образом проявит себя? Предвидеть, каким дедушкой станет мальчик, невозможно. В день рождения близкие, уподобившись феям из сказки, пожелают ему чего угодно в жизни, но никто не скажет так: «Желаю тебе стать хорошим дедушкой!» А между тем возможность увидеть «детей детей своих», быть «патриархом» семьи с ветхозаветных времен считалась идеалом счастья.
В. И. Радушкевич, студент Московского университета
