Очень скоро корзина была полна одних шляпок и стала весьма тяжелой. Стал собирать в сумку. Поставлю корзинку около большого дерева и иду в одном направлении. Обратно возвращаюсь, неся в охапке штук 10–15 замечательных грибов. Нашел 20 белых. Места для грибов уж больше не оставалось, да и таскать такую тяжесть стало трудно. Забрался в какую-то непролазную чащу. Вдруг на полянке в десяти шагах от меня появились две точеные фигурки диких коз. Неужели это всего в десяти километрах от Торжка? Заговорил инстинкт охотника. Вместе с грибами (оставить нельзя — потеряешь) затрюхал наперерез. Красавицы козочки быстро скрылись в кустах. Потом, когда я об этом рассказывал, никто не верил. Говорят — домашние. Потом мне охотники рассказали, что в Новоторжском районе пущено несколько косуль для развода. Домой я еле дошел. Принес в общей сложности 367 шляпок. Варили мы их с тетей Маней день, а ели 8 дней и с трудом кончили.
Ходил в лес несколько раз и всегда приносил добычу. Недавно взял две мастины (одна спереди, другая сзади) и приволок их полными. На это уходило два дня. День в лесу и день «освоения». Последний раз ездили на залетке с Натальей Николаевне. Весь день лил дождь да так и не переставал весь день. Приехали на кирпичный завод. Встретила баба и сразу реплика: «У нас даже в лесу таких потешных нет». Были мы действительно «потешными». Я в своих знаменитых брюках, тулупе, пальтушке Натальи Николаевны, тапках. Наталья Николаевна в плаще, огромных резиновых сапогах метростроевца. Вышли в лес и сразу вымокли до нитки. Набрали по 1/2 мастины и решили уходить, а уходить жаль. Уж больно грибов много. Пришли на завод мокрые абсолютно. Нас добрый старик-сторож пустил греться к кирпичным печам. И вот я в новом оформлении — шляпа, трусы, тапки. Одежда высохла сразу. Наталья Николаевна сидела где-то между печками, а я старательно сушил ее платье и т. д. Ехали в Торжок по замечательно красивой дороге через Киевский лес. Подберезовики сидели даже в колеях дороги. Дождь все шел. Потом Наталья Николаевна лежала у себя дома под двумя ватными одеялами и матрацем, пила спирт, но ее все равно трясло.
Привез замечательную группу — 5 грибов сразу. Тетя Маня торжественно водрузила их в чашку с водой и стояли они рядом с прекрасным букетом около 4 дней. Хотел нарисовать, но долго собирался и вот только сегодня буквально за 30 минут сделал прилагаемый набросок.
Но, однако, поздно. Сейчас сварим в соленой воде свежую картошку без кожуры и поедим ее с малосольными огурцами, маринованными грибами и русским маслом. Правда вкусно?!
Да, были еще раз в Таложне, устраивали пикник ночью в Поклонницком лесу, и было даже весело.
В общем, присылать одну страничку письма — свинство! Жду настоящего, достойного вас творения. Привет маме и дяде Васе.
Дорогие Лида, мама и Валерик! Постараюсь связно рассказать вам события последнего времени. Пятого октября мне была вручена повестка, и назначили меня в танковую школу. Пригодность моя к подобного вида оружию определили, по-видимому, по внешнему виду. Институт стал хлопотать, и во всякого рода отношениях я фигурировал как единственный в Советском Союзе специалист по африканским языкам. К сожалению, это правда, так как африканский кабинет ИЯМа погиб полностью: зав. кабинетом убит на фронте, а Алексеев, мой товарищ по учебе, погиб еще в январе в Ленинграде. Вообще меня трепали здорово, хотя все военные власти шли навстречу, но «приказ есть приказ», а райвоенкомат имеет право давать отсрочку только на десять дней без учета того, что броню для меня нужно получать через президиум, находящийся в Казани, и дальше через комиссию по отсрочкам при Совнаркоме СССР. Мне самому надоела эта волынка, и я снова представил себя с нашивками лейтенанта, причем решил попасть в тяжелый танк, ибо при его содействии можно бы было перебить немцев куда больше, чем в том амплуа, в котором я фигурировал на Ленинградском фронте. Отсрочку мне давали несколько раз, и последняя отсрочка была за подписью самого начальника штаба САВО (Среднеазиатского военного округа). Я уже смотрел картину «Парень из нашего города» и завидовал его лаврам. Вообще, танк — самое грозное орудие, и был большой смысл идти в танковое училище. Пришла телеграмма от теперешнего секретаря Академии наук академика Бруевича — заместителя президента Академии Комарова — о том, что отдано распоряжение о моем бронировании. И вот только совсем недавно пришла броня из совнаркома за подписью Шверника. Так моя карьера танкиста пока и не удалась. Вообще, все это обязывает меня ко многому, и, как говорят, нужно постараться «оправдать доверие партии и правительства». За это время произошел занятный случай, и чего доброго, я мог бы повидаться с вами. Вы из газет знаете, что в Свердловске происходила юбилейная сессия Академии наук. Из Ташкента направились в Свердловск все здесь живущие академики, причем им был отведен правительственный вагон. Я уже имел телеграмму от Бруевича, но самой брони не имел, а то бы я снова у вас в Шилове на день-два, т. к. здешний совет директоров назначил меня начальником этого вагона. Жаль, но эта самая поездка так и не состоялась. Вообще, было бы здорово. Ведь мы ехали бы с собственным вагоном-рестораном, водкой и прочее… да и на сессии хотелось бы побывать. Я твердо решил, что побываю в Шилове, но… видно, была не судьба. На этой самой сессии был и мой бывший директор — Исаак Натанович Винников. Вообще, сволочь, каких на свете мало. Я не находил ни одного человека из его знакомых, которые отозвались бы о нем хорошо. Вообще, как говорят многие, «бандит в науке». До сих пор не понимаю, как он после всего им содеянного продолжает оставаться на своем посту. Здесь ходят слухи, что сотрудники случайно распечатали письмо, адресованное его заместителю, но заместителя не оказалось, так они это письмо распечатали, думая, что там что-нибудь официальное. Написано следующее! Вы устройте так, поговорив с NN обо мне, чтобы он поддержал мою кандидатуру в члены-корреспонденты, а я в свою очередь постараюсь, чтобы вам дали степень кандидата без защиты. Здоров! Не правда ли! Так вот этот самый Винников впомнил в отделе кадров о моем проваленном экзамене (началась уже война, и я подал заявление о приеме меня в армию) и ученому секретарю ИВАНа нач. кадров заявил, что вот, мол, так-то и так-то, приедете обратно, сделайте Смирнову экзамен. Этот экзамен во многом мне помог. Комиссия состояла из академика, члена-корреспондента, двух профессоров и одного доцента. Выдержал сие испытание блестяще. Благодарил своего Гранде за то, что он меня в такой короткий срок так здорово научил арабскому, жал руки и так далее. (Благодарил тут же по просьбе Струве.) В общем, получилось здорово. Ольдерогге Д. А. (он ведь в Ташкенте, недавно приехал из Ленинграда) даже сказал приятный, но несколько двусмысленный комплимент, что я слишком талантлив, чтобы заниматься хорошо. Одним словом, экзамен мне во многом помог, и я окончательно укрепил свое положение в таком уважаемом учреждении, как Институт востоковедения АН. Вообще, теперь ясно, что «положение обязывает». Впереди страшно много интересного. Просто голова идет кругом от перспективы той огромной работы, которая меня ожидает. Установка основная — современный арабский язык. Если я овладею им так, что смогу без словаря читать газеты, то ведь в пределах моей должности вся Восточная Африка и все арабские страны. Таких данных у нас в стране нет ни у кого. Оказывается, я и тут был прав, когда выбрал еще в 1934 году несколько странный африканский цикл ЛГУ. Тема диссертации «Восстание Махди». Тема касается арабского Востока и Африки (Западный Судан). Очень интересное время — 80-е годы, т. е. годы становления колониальной империи. Эпоха империализма в своей начальной стадии. Теперь только задача выдержать огромную нагрузку в работе и уложиться с диссертацией в срок (срок — август — сентябрь 1943 года). В Ташкенте
