дни своего существования, когда он с бесподобной точностью и раздельностью передавал повару на кухню разные неприличные слова и неуместные восхищения».
Вряд ли Яков передавал по нашим ферофонам неприличные слова, но принцип, видимо, тот же: «настенный телефон внутренней связи для вызова с одной стороны», только сделанный не кустарно, а профессионально. Две трубки, сохранившиеся в доме, изготовлены в Питере знаменитой фирмой «Л. М. Эриксон и Ко». Затем эстафету по их производству приняла немецкая фирма «Лоуренс». Подключались трубки к сети электрического звонка.
В общем, Борода — тогда еще без бороды! — подходил к ферофону:
— Кушанье поставлено!
Бабушка уверяла, что именно так говорили в те годы.
Иван Иванович ушел из жизни в 1921 году, в начале НЭПа, оставив жену, пять дочерей и внучку, семь душ женского пола, оставил нищими, беспомощными. Произвол и голод, болезни и разруха… Парадные подъезды забиты, нет света, не ходят трамваи. Обыски, ложные доносы.
Людям высокого интеллекта, владеющим иностранными языками, умеющим играть Баха и Чайковского, пришлось особенно трудно. «Сердце сжимается при мысли о судьбе того слоя русского общества, который принято называть интеллигенцией, — писал Короленко Луначарскому. — Озверение дошло до крайних пределов».
События развивались быстро. 10 ноября 1917 года появился декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов»:
— Все существовавшие доныне в России сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются.
— Всякие звания (дворянина, купца, мещанина, крестьянина и пр. титулы — княжеские, графские и пр.) и наименования гражданских чинов (тайные, статские и пр. советники) уничтожаются.
Летом 1918 года при Моссовете была создана комиссия по муниципализации частной торговли. Сначала ликвидировали молочную торговлю фирм Чичкина и Блендова, меховую и винную, потом торговлю готовым платьем, бельем, штучными и мануфактурными товарами, трикотажем. Осенью муниципализировали книгоиздательство, торговлю галантереей, писчебумажными и канцелярскими принадлежностями, ювелирными изделиями.
Прекратил существование Купеческий клуб на Малой Дмитровке. Вместо него распахнул двери Коммунистический университет имени Свердлова. На событие откликнулся Маяковский:
Слушателям университета купеческие хоромы показались тесными, расширились-расплодились, со временем заняли еще комнаты в доме напротив, на Малой Дмитровке, 3. Здесь сделали кабинет ректора, кроме того, отвоевали дом 8 в Дегтярном переулке, рядом с нашим. Впрочем, наш дом уже не наш.
Отобрав работу, государство взялось за квартиры. В ноябре 1917 года, сразу после революции, Ленин указал на необходимость «реквизиции квартир богатых для обеспечения нужд бедных» и написал тезисы закона о конфискации домов с квартирами, сдаваемыми в наем. Пока еще только проект, но московские власти проявили оперативность и тут же издали постановление «О муниципализации всех крупных домов».
Жилой фонд переходил под контроль Моссовета, безграничный контроль. Летом 1918 года райжилкомиссии взяли на учет даже те квартиры, из которых люди просто выехали на дачи. Предупреждали: если не вернетесь до сентября, отберем. Официальные документы сообщали, что отбирается площадь, «занимаемая буржуазными и другими непролетарскими сословиями населения». Выселялись «богатые граждане, живущие нетрудовыми доходами, а также лица свободных профессий».
Но что значит «богатые»? Ленин и тут дал разъяснение: речь идет о тех случаях, когда в квартире «число комнат равно или превышает число душ населения квартиры». Что ж, старики еще живы. Значит, шесть человек! Но и комнат шесть. Вот и уплотнили! Правда, чтобы подсластить пилюлю, власти разрешали объединять в одной комнате лишь три категории жителей. Это супруги; родители с детьми до двенадцати лет; те, кто состоит в кровном родстве. Да, для нашей семьи, как ни крути, западня.
Словом, оставили две комнаты. Вроде бы даже проявили гуманность: предложили выбрать. Естественно, выбрали самые большие: 45 и 27 квадратных метров. Неудобные, через коридор; за стенкой уборная и ванная, мокрицы потом ползали. Но они тогда еще не понимали, что это такое — коммунальная квартира…
Фотографии и документы моих предков, письма и альбомы, елочные игрушки, сохранившиеся с конца Х1Х века, сотни других вещей я передала в музеи и архивы. А в доме повесила на стену почетный диплом, который получила в 2008 году на фотоконкурсе «Москва: семейный альбом», с очень дорогими для меня словами: «За бережное сохранение семейных фотоархивов, личный вклад в создание истории семьи, верность традициям».
М. А. Казанкова
«Гражданин города Мурома Алексей Федорович Жадин»
Свой рассказ о дедушке я хотела бы начать с одного интересного наблюдения, которое я сделала уже в зрелом возрасте. Мое детство прошло в городе Кинешме. В этом красивейшем волжском городе я училась в школе, а затем в химико-технологическом техникуме. У меня было много друзей среди сверстников, у большинства из нас были мамы и папы, и у многих даже бабушки, но с дедушками было плохо. Дедушек не было практически ни у кого. Когда я подросла и переехала в Москву, то среди новых друзей и знакомых картина повторилась — дедушки встречались необычайно редко. И только сейчас я поняла, что у нашего поколения дедушки были истреблены как класс. Наши дедушки, которые в 1914–1922 годах составляли основную массу молодых людей российского государства, погибли в Первую мировую и Гражданскую войны, были уничтожены во времена красного и белого террора.
У меня тоже не было дедушки, т. е. дедушка конечно же был, как у каждого ребенка и взрослого человека по законам природы, но я не была знакома с ним и даже долгое время не знала его имени. Впервые я услышала о дедушке от мамы, когда была уже вполне взрослой, сознательной девушкой лет пятнадцати-шестнадцати и мама рассказывала, что моя бабушка влюбилась в дедушку с первого взгляда, встретив его с друзьями в аптеке, расположенной на улице в Муроме. Бабушке очень понравилось, как он повернул голову, и этот поворот головы решил их судьбу — ее сердце до конца жизни осталось принадлежать этому стройному и подтянутому молодому человеку — Алексею Федоровичу Жадину.
Город Муром, Московская улица
Мой дедушка, Алексей Федорович Жадин, родился 9 (22) февраля 1886 года в Муроме в старинной купеческой семье. Его отец — потомственный почетный гражданин, купец 1-й гильдии — Жадин Федор Васильевич происходил из одного из древних муромских родов. Фамилия Жадин — одна из самых древних муромских фамилий: она упоминается в писцовой книге середины XVI века. Существует несколько версий происхождения этой фамилии: первая — лежит на поверхности и предполагает, что фамилия образовалась от прозвища «жадный», которым мог называться действительно жадный человек, или наоборот — прозвище служило оберегом от сглаза. Следующая версия рассказана мне профессором-биофизиком, Жадиным Михаилом Николаевичем, по рождению терским казаком. В станице, где жил Михаил Николаевич,
