Будучи дипломатом высокого ранга в нейтральной стране, Алан Хиллгарт не мог непосредственно заниматься шпионажем или вербовкой агентов, но Гомес-Беара эти ограничения в такой мере не касались. По словам Хиллгарта, его «характер и владение языком великолепно способствовали налаживанию контактов с подобными людьми, причем в большинстве случаев его агенты не согласились бы работать с кем бы то ни было еще». Шпионская сеть Гомес-Беара пронизывала испанскую бюрократию насквозь: у него были агенты в испанской полиции, в службе безопасности, в Министерстве внутренних дел, в Генеральном штабе и во всех родах войск. Он пользовался услугами информаторов как в высших кругах общества, так и на дне его, от салонов Мадрида до портовых доков Кадиса. Эти шпионы никогда не встречались друг с другом и передавали информацию только самому Гомес-Беару. «Ему цены не было, — отмечал Хиллгарт. — Именно он занимался нашими специальными контактами. Его преданность и осторожность не имеют себе равных, а испанцы, особенно офицеры флота, души в нем не чают».
Немцы, напротив, не любили дона Гомес-Беара. Во время тайного визита в Лиссабон помощник британского военно-морского атташе едва не погиб, когда взорвали его машину. В другой раз его шофер, оказавшийся немецким агентом, ослабил крепление колес машины начальника перед тем, как тот поехал кататься в горы Деспеньяперрос. Гомес-Беар заметил неладное как раз вовремя. Мадрид тогда был настоящим гнездом шпионажа и контршпионажа, и четыре года в Испании шла жестокая война между британскими и немецкими агентами, война необъявленная, неофициальная и неослабевающая. Обе стороны широко использовали подкуп. Агенты абвера шпионили за своими британскими противниками, те не оставались в долгу; испанцы пытались следить за обеими сторонами, но им не слишком-то это удавалось. Вначале чаша весов склонялась не в пользу британцев: у немцев было попросту слишком много преимуществ, их испанские приспешники охотно предоставляли им многочисленные «привилегии и возможности (разумеется, неофициально)». Абвер запускал щупальца во все подразделения государственного аппарата, в полицию, в органы власти и даже в бизнес. Но со временем шансы сторон выровнялись: используя личное обаяние, взятки и обман, Хиллгарт и Гомес-Беар расширили свою сеть информаторов. «В Испании действовало немало немецких агентов, и множество испанцев находилось у немцев на жалованье, — писал Хиллгарт. — У них возникали кое-какие остроумные идеи. Мы как могли старались разгадывать их планы и в какой-то степени преуспели». В этой лихорадочной атмосфере невозможно было знать наверняка, кто на какую разведку работает. «Мадрид кишел шпионами, — писал Хиллгарт. — Ни за кем не следили постоянно, но за каждым время от времени послеживали».
И человеком, который подвергался и подвергал других самой пристальной слежке, был дон Гомес- Беар.
Когда в комнате № 13 подали чай, Чамли и Монтегю изложили гибралтарцу свой план. Какое место на побережье, спросили они, самое выгодное для того, чтобы там нашли труп с фальшивыми документами? Откуда документы с наибольшей вероятностью попадут в руки немцев? Подумав, Гомес-Беар принялся рассуждать. Если тело прибьет к берегу около Кадиса, его могут просто передать британским властям в Гибралтаре, что погубит план в самом начале. Кроме того, была, по его словам, «опасность того, что труп обнаружат и/или будут им заниматься офицеры испанского военно-морского флота, которые, вполне возможно, не захотят сотрудничать с немцами». Флот, отчасти благодаря усилиям самого Гомес-Беара, гораздо лучше относился к Великобритании, чем армия и ВВС, поэтому труп с фальшивыми документами по возможности следовало направить в какие-нибудь другие руки.
Идеальным местом, сказал наконец Гомес-Беар, будут окрестности Уэльвы — испанского рыболовного порта, расположенного у места впадения в Атлантику реки Рио-Тинто. «В Уэльве очень сильное немецкое влияние», — пояснил Гомес-Беар; в городе имелось многочисленное и патриотически настроенное немецкое сообщество. Британский консул в Уэльве Фрэнсис Хейзелден, чье содействие было необходимо для успеха операции, был «человеком надежным и всегда готовым помочь». Кроме того, в Уэльве работал «очень прогермански настроенный начальник полиции, который наверняка должен дать немцам доступ ко всему интересному, что обнаружится на трупе».
Но самое важное — то, что в Уэльве жил один особенный и чрезвычайно вредный немецкий шпион. Этот агент был «активен и влиятелен» во всем регионе, действовал очень эффективно и без всякой жалости, имел хорошие связи. Подставить этого человека, заметил Гомес-Беар, будет не только полезно для дела, но и весьма приятно.
Адольф Клаус коллекционировал бабочек. Стены его большого дома были увешаны стендами с бабочками, аккуратно наколотыми и снабженными подписями. Он порой целые дни проводил с сачком, биноклем и фотоаппаратом на возвышенности Ла-Рабида, у которой сливаются перед впадением в море реки Одьель и Рио-Тинто (там, между прочим, жил незадолго до отплытия в Новый Свет Христофор Колумб). Клаус владел на Ла-Рабиде большой фермой, где выращивал огромные помидоры и свеклу. Он занимался живописью, вечерами играл в теннис и беспрерывно курил сигареты без фильтра. Он мастерил хитроумные деревянные стулья, которые разваливались, стоило кому-нибудь на них сесть. Адольф был человеком с необычной внешностью. Из-за малярии, которой он заразился, путешествуя в Конго, он был болезненно худ и после каждого рецидива становился еще более изможденным. Его большие уши торчали под прямым углом к черепу; он был похож на труп с двумя приделанными к голове блюдцами. Адольф имел обыкновение тихо и без предупреждения возникать у твоего плеча, чем заслужил прозвище Тень. В сорок шесть лет Клаус, как говорили, был «в отставке», но чем он занимался до отставки, никто понятия не имел.
Семейство Клаусов было самым богатым в Уэльве. Людвиг, отец Адольфа, был промышленник и предприниматель. Он переехал в Испанию из Лейпцига в конце XIX века. Людвиг и его партнер Бруно Ветциг создали компанию, занимавшуюся переработкой сельскохозяйственной продукции, поставкой рыбы на мадридские рынки и снабжением едой и другими товарами рабочих, занятых на рудниках близ Рио- Тинто, которые принадлежали англичанам. Клаус и Ветциг очень сильно обогатились. Это позволило Людвигу купить поблизости от Уэльвы большой участок земли, построить себе на нем дом, обнесенный стеной, и стать почетным немецким консулом.
Наряду с немецким сообществом, в тех краях обитало и английское — столь же многочисленное и еще более состоятельное. Если семейство Клаус верховодило над немцами Уэльвы, то компания «Рио-Тинто» — над всеми остальными: в ней трудилось более 10 тысяч рабочих, и она властвовала над городом, как над этакой корпоративно-феодальной вотчиной. Рудники простирались на 100 километров от морского берега, и добываемые там медь и пирит доставлялись к причалам Уэльвы по специально построенной железной дороге. Владельцы компании разъезжали по округе верхом и держались до того высокомерно и самодержавно, что их прозвали «вице-королями». Испанцы побогаче копировали британские колониальные манеры: пили чай в пять часов, играли в бридж. Но про себя о британцах думали плохо, возмущались тем, что они наживаются на испанских природных богатствах: «Сперва тут римляне вели добычу, потом британцы, потом наконец испанцы — но им уже ничего не осталось».
Как многие обитатели колоний, британцы и немцы были склонны всячески подчеркивать свою культурную обособленность. Британцы построили копию английской деревни с традиционной лужайкой, окруженной коттеджами с островерхими крышами, и назвали ее Куин-Виктория-Баррио (Квартал королевы Виктории). Немцы посылали детей учиться в Германию и соблюдали немецкие традиции: Испания была их домом, но Германия была Отечеством. До войны два землячества имели друг с другом дело на равных, поддерживали светское общение: люди играли между собой в гольф и теннис, присутствовали на торжественных мероприятиях друг друга. Но с началом войны все подобные контакты прекратились.
По поводу Адольфа Клауса, младшего сына Людвига, мнения испанцев Уэльвы разделились. Одни считали его «паршивой овцой», потому что он, казалось, никогда по-настоящему не работал. Другие называли его «единственным умным человеком в семье» — по той же причине. Клаус и вправду был умным человеком, а работал он, возможно, усерднее, чем кто бы то ни было в Уэльве: шпионил в пользу гитлеровского рейха.
В юности Адольф Клаус учился в Германии на архитектора и промышленного инженера, а в семнадцать лет, когда началась Первая мировая война, он вступил в армию и на добровольческих началах стал выполнять особые секретные задания. Безупречно владея испанским, он был отправлен на подводной лодке устраивать взрывы на фабриках в Картахене, принадлежавших британцам. Надувная лодка, в которой
