«С
Гидрограф Адмиралтейства представил справку о ветрах и течениях у побережья в районе Уэльвы. Что вполне естественно для специалиста, хорошо понимающего непостоянство морской погоды, он был весьма осторожен в своих выводах; он указал, что «испанцы и португальцы практически ничего не публикуют относительно приливов и отливов, приливно-отливных и прочих течений у своих берегов». Далее он пишет, что «приливно-отливные течения в этом районе направлены большей частью перпендикулярно берегу»; если оставить объект в подходящем месте и в подходящих условиях, то «южный, западный или юго-западный ветер, вероятно, будет перемещать его в сторону берегового выступа у порта Уэльва». Однако, если тело прибьет к берегу, нет гарантии, что оно надолго там останется, потому что, «если объект не сядет на мель прочно, его унесет обратно в море отливом». Все это было далеко от идеала, но не настолько разочаровывающе, чтобы отменять операцию. В любом случае, размышлял Монтегю, человеческое тело в спасательном жилете — штука более крупная, чем тот условный «объект», о возможном перемещении которого спрашивали гидрографа, и поэтому можно ожидать, что ветер, дующий в сторону берега, вынесет его куда нужно. Монтегю заключил: «От прибрежных течений в любой точке помощи ожидать не приходится, однако преобладающий юго-западный ветер вынесет тело на берег, если Джуэллу удастся пустить его в плавание достаточно близко от берега».
На последней неделе марта Монтегю написал промежуточный отчет из семи пунктов Джонни Бевану, который только что вернулся из Северной Африки, где он координировал планы по операции «Баркли» с подполковником Дадли Кларком. Отношения между Монтегю и Беваном оставались напряженными. «Я не до конца понимаю, кто осуществляет единоличное руководство административными мероприятиями, связанными с этой операцией, — писал Беван Юэну Монтегю тоном, рассчитанным на то, чтобы его разозлить. — Я думаю, мы все согласны, что срыв операции возможен по целому ряду причин». Монтегю прекрасно понимал, что срыв возможен, и не сомневался, что единолично руководит операцией именно он, что бы ни думал по этому поводу Беван. В частном порядке он обвинил Бевана в том, что он «не верил в успех и стремился снять с себя всю ответственность».
В своем отчете Монтегю рассказал о текущем положении дел: труп почти готов, военная форма и снаряжение для «майора Мартина» приобретены; контейнер находится в стадии изготовления; Гомес-Беар и Хиллгарт готовы оказать помощь в Испании. И теперь появился предельный срок: «„Фарш“ поплывет пассажиром на подводной лодке „Сераф“, которая должна отплыть от северо-восточного побережья нашей страны, вероятно, 10 апреля». Таким образом, на завершение подготовки оставалось всего две недели. Монтегю и Чамли сознательно стремились организовать все до получения окончательного одобрения операции, полагая, что высокие чины будут гораздо менее склонны вмешиваться, если их поставить перед практически свершившимся фактом. Но надо было очень быстро решать вопрос с последним — и намного более важным, чем все остальные, — фрагментом пазла. Отчет Монтегю, адресованный Бевану, заканчивался на раздраженной ноте: «С нашей стороны все, как говорится, в ажуре. Не хватает одного: официальных документов».
Споры о том, что должно и чего не должно содержаться в официальных письмах, которые будут у майора Мартина, шли уже более месяца. Вряд ли какие-либо другие документы этой войны подвергались более пристальному рассмотрению и столько раз переписывались. Монтегю и Чамли сочиняли один вариант за другим; тексты шли к более высокому начальству и в комитеты, там изучались, исписывались поправками, перепечатывались, посылались на одобрение, затем редактировались, дополнялись, отвергались и вновь целиком переделывались. Все были согласны с тем, что главную роль в дезинформации, как и предлагал с самого начала Монтегю, должно играть личное письмо генерала Ная генералу Александеру. Решено было, кроме того, что целью намечаемого удара союзников в письме будет названа Греция, отвлекающей целью — Сицилия. Но, помимо этого, согласия не было практически ни в чем.
Едва ли не всякий, кто читал письмо, полагал, что оно нуждается в «изменениях и улучшениях». У каждого должностного лица и у каждого официального органа, который рассматривал этот вопрос, от комитета «Двадцать» до комитета начальников штабов, было свое мнение о том, как именно его следует изменить и улучшить. Адмиралтейство считало, что письмо надо сделать «более личным». Министерство ВВС настаивало, чтобы в письме было отчетливо сказано о том, что бомбардировка сицилийских аэродромов — подготовка к вторжению в Грецию, а не к нападению на саму Сицилию. Генерал сэр Алан Брук, начальник имперского Генштаба и председатель комитета начальников штабов, хотел, чтобы «письмо было ответом на послание генерала Александера». Начальник отдела планирования считал операцию преждевременной: ее, по его мнению, «следовало осуществить не раньше чем за два месяца до реальной операции», поскольку основной план мог измениться. Бевану первоначальный вариант письма показался «слишком официальным» по тону, и он настаивал, что «необходимо получить одобрение Дадли Кларка, поскольку это его епархия». Сам же Кларк в ходе интенсивного обмена телеграммами между Лондоном и Алжиром предостерег от «перегрузки этого послания» и заявил, что считает «ошибкой вести дезинформационную игру с очень высокой ставкой».
Беван по-прежнему был в тревоге: «Если что-либо не сработает и немцы увидят, что письмо — „деза“, они, без сомнения, поймут, что мы намерены атаковать Сицилию». Кларк составил свой вариант текста, чем еще больше разозлил Монтегю, который назвал проект Кларка «всего-навсего намеком на цель удара, намеком невысокого уровня, какие многократно подбрасывали немцам наши двойные агенты и всегда могут подбросить еще раз». Начальник отдела планирования согласился, что «операция „Фарш“ должна быть способна решать намного более крупные задачи». Затем письмо попробовал написать и Беван, но Монтегю опять-таки был недоволен, считая, что «подобное послание должно идти по обычным каналам связи и не покажется немцам подлинным, если будет доставлено планируемым способом». Возник даже спор — краткий, но яростный — о том, как писать название греческого города Каламата. Создавалось впечатление, что операция вязнет в болоте мелочей.
Монтегю в типичной для себя манере пытался вставить в письмо малосерьезные пассажи. Он хотел, чтобы Най написал: «Если Вам не слишком трудно, не могли бы Вы попросить одного из Ваших адъютантов прислать мне ящик апельсинов или лимонов? Свежих фруктов тут страшно не хватает, особенно в это время года: купить совершенно ничего невозможно». Начальники штабов это вычеркнули: генерал Най не должен выглядеть попрошайкой. Даже в глазах немцев. Особенно в глазах немцев. Тогда Монтегю сочинил другой вариант: «Как Вы сработались с Эйзенхауэром? Мне кажется, он ничего, с ним можно ладить…» Это тоже забраковали: слишком легкомысленно для генерала. Затем Монтегю предложил пошутить по поводу большой головы генерала Монтгомери, которой он славился: «Вы носите головные уборы прежнего размера или Вы теперь сравнялись с Монти и Вам нужны на пару номеров больше?» Это опять-таки не пропустили. Наконец Монтегю смог-таки втиснуть в концовку письма крохотную шуточку, касающуюся известного обыкновения Монтгомери каждый день издавать приказы, над которым часто посмеивались: «Что стряслось с Монти? От него уже как минимум сорок восемь часов нет приказа». Это пока осталось.
Предельный срок все приближался, Монтегю с его огнеопасным характером уже начал угрожающе дымиться, а с ключевым письмом по-прежнему шла канитель: его кроили, перекраивали, отделывали, приглаживали — потом браковали и начинали заново. В папки один за другим складывались варианты, исписанные все более ядовитыми замечаниями Монтегю.
Наконец начальникам штабов пришла в голову здравая мысль: почему бы не попросить генерала Ная написать письмо самостоятельно? Не будет ли это «наилучшим способом придать письму элемент подлинности»? Арчи Най не был большим мастером слова, но он был хорошо знаком с генералом Александером и, кроме того, знал, как выглядит его собственный стиль. Най прочел все предлагавшиеся варианты, а затем написал свой. Ключевой фрагмент, где упоминался генерал сэр Генри «Джамбо» Уилсон, в то время главнокомандующий союзными силами на Ближнем Востоке, должен был создать впечатление, что Уилсону предстоит возглавить вторжение в Грецию; в письме ложно утверждалось, что Сицилия была избрана как отвлекающая цель для одновременного удара по другому району Средиземноморья;
