лиственницы и разделены бумажно-бамбуковой перегородкой сёдзи. На зиму в уборной сёгуна ставили два закрытых очага с металлическими крышками, а в летнюю жару правителя обмахивал веером дежурный камергер.
Кроме того, в замке были переносные туалеты, которые по желанию правящей четы доставлялись в любую его часть. Они представляли собой компактные кабины с выдвижными сменными ящиками. Такие же ящики были и в стационарных уборных. Дно ящика устилали бумагой или насыпали на него песок, уголь, сосновую хвою или даже птичий пух и перья. После каждого использования подстилку меняли.
Как и прочие приготовления к рабочему дню, утренний туалет сёгуна всегда проходил в Среднем покое (Накаоку), при участии прислуги. Даже если он ночевал на женской половине, утром он возвращался к себе и начинал день здесь. Комнаты правителя назывались Средним покоем из-за их расположения в замке: любое японское жилище устроено так, что его передняя, обращенная к внешнему миру, часть предназначена для хозяйственно-бытовых надобностей, а чем дальше вглубь, тем важнее и интимнее. Правитель занимал Средний покой, который располагался между парадной, общей частью замка и расположенной в глубине женской половиной (Ооку, Большой внутренний покой), где жили его жена и наложницы.
В Среднем покое сёгун облачался в парадное кимоно и отправлялся к семейному буддийскому алтарю на женской половине. Предков следовало почитать ежедневно и делать это прежде любого другого дела за пределами спальни. После возвращения ответственные за прическу сёгуна адъютанты (обычно два камергера и четыре камер-юнкера) брили ему лоб, лицо, укладывали волосы. Прическу делали ежедневно, голову брили через день. Эта часть утреннего туалета занимала довольно много времени, поэтому бритье и причесывание часто совмещались с завтраком и последующим медосмотром Идеально выбритое лицо и прическа составляли важнейший элемент сёгунского облика, поэтому процедура выполнялась регулярно, долго и тщательно.
Следивший за процессом дежурный камергер в нужный момент снова издавал клич: “Мо-о-о”. Это означало, что пора подавать завтрак. Утренняя трапеза начиналась в восемь часов и состояла из бобового бульона мисо, свежесваренного риса, жареной рыбы (чаще всего корюшки или сайры, иногда жирного угря) и двух-трех видов маринованных овощей. Это было обычное меню аристократа того времени. Трижды в месяц — 1-го, 15-го и 28-го числа — сёгуну подавали рыбу окуневых и палтусовых пород. Зажаривали ее всегда целиком, с головой. Особенность завтрака — отсутствие зеленого чая, который пили всю остальную часть дня. Запивали завтрак простой водой. Каждое блюдо проверяли, не отравлено ли оно, поэтому пища зачастую доходила до сёгуна остывшей (тогда ее разогревали). Завтракал хозяин замка в Среднем покое, а обед и ужин ему часто подавали на женской половине. Вкусы сёгунов различались, менялось и меню. Двенадцатый сёгун Иэёси, например, не представлял себе завтрака без маринованного имбиря (того самого, что подают сегодня к суси), а его отец Иэнари больше любил сами суси и ел их не реже, чем раз в пять дней.
После завтрака сёгуна осматривали лекари — проверяли пульс и ощупывали живот. Лейб-медики замка Эдо имели высокий статус: старший приравнивался к крупному удельному князю. Лекари, соответствовавшие современным терапевтам, осматривали сёгуна каждый день, а хирург, окулист и иглотерапевт — один раз в три дня. Во избежание ошибок медики работали группами по пять-шесть человек. Пока правитель завтракал, они ожидали в соседней комнате в обычной позе почтительности догэдза. Когда камергер их вызывал, они подползали к сёгуну по двое и не поднимая головы (смотреть на правителя запрещалось) протягивали вперед обе руки, опираясь на циновку локтями и коленями. Сёгун вытягивал перед собой сложенные крест-накрест руки, и каждый лекарь принимал одну из них своими двумя. Так измеряли силу и частоту пульса. Говорят, лейб-медики при этом очень волновались и потели. Три пары терапевтов сменяли друг друга, и на этом медосмотр заканчивался. В замковых хрониках встречаются также упоминания об осмотре горла и языка сёгуна, но не сообщается, как врачам удавалось при этом не смотреть ему в лицо. Когда же нужно было ощупать живот, приглашали главного лейб-медика замка — только он имел такое право. Случалось это нечасто.
После утренних процедур сёгуна приветствовали государственные советники под руководством дежурного камергера. Впрочем, это тоже бывало не каждый день.
В 10 часов утра сёгун отправлялся на женскую половину, на церемонию утреннего приветствия (собурэ — общий сбор). Это был ежедневный ритуал, в котором принимали участие все старшие фрейлины замка по 6-й ранг включительно. Независимо от отношений между супругами ритуал ежедневных встреч соблюдался строго. Все должно было напоминать, что сёгун — человек семейный, а его жена — хозяйка женской половины замка. Иногда и к семейному алтарю они ходили вместе.
Собурэ. Утреннее приветствие на женской половине
Визиты на женскую половину сёгун совершал по внутреннему коридору, соединявшему Средний и Большой внутренний покой. Об этом следует сказать отдельно. Коридор использовался ежедневно и назывался колокольным (осудзу рока), потому что о предстоящем проходе сёгуна дежурные извещали ударом в небольшой колокол. После этого двери с обеих сторон отпирались, и две фрейлины (3-го и 9-го рангов) встречали правителя у выхода с его половины. Они принимали у сопутствовавших сёгуну камергера и камер-юнкера меч и другие вещи и сопровождали правителя. При передаче меча тщательно следили, чтобы женщины-фрейлины и мужчины-адъютанты не соприкоснулись случайно рукавами: межполовые контакты в замке являлись прерогативой одного человека — сёгуна. Остальных за нарушение этого правила наказывали домашним арестом. Такому же наказанию подвергали за случайное прикосновение к сигнальному колоколу во внутреннем переходе, поэтому служанки при уборке приближались к нему с большой осторожностью.
Вернувшись с женской половины в Средний покой, хозяин замка переодевался в повседневную одежду, выпивал зеленого чая и решал, чем заняться до обеда. Большую часть времени никаких обязательных занятий у него не было. Обычно сёгун читал военные или исторические хроники, летописи, слушал лекции конфуцианцев. После (или вместо) этого мог заниматься верховой ездой, стрельбой из лука и другими воинскими упражнениями. По установленным датам (i-ое, ю-ое и 28-ое число каждого месяца, праздники годового цикла, семейные даты и так далее) эти два часа сёгун проводил на церемониях, принимая подарки и знаки почтения.
В то время к вышестоящим вообще относились церемонно: согласно правилам хорошего тона, распростертый ниц вассал принимал более или менее вертикальное положение только после третьего приглашения подняться с колен, не раньше. Это если вышестоящий был знатным самураем. А если перед тобой сам сёгун? Те, кто имел право лицезреть правителя, придерживались ритуала, утвердившегося в начале XVII века, когда власть Токугава еще не устоялась. По знаку камергера вызванный приближался к комнате сёгуна и падал на колени. Руки его были согнуты в локтях и лежали на полу, лоб также касался пола. Правителю многословным быть не полагалось, поэтому он коротко распоряжался: “Сюда!” (Сорэ о!), указав на место взглядом или жестом. Хорошо обученный вассал начинал изображать движение вперед в той же позе, на коленях, не отрывая лба от пола, но при этом не двигаясь с места: вроде бы он полностью лишился сил, пораженный величием правителя. Сегодня это выглядит смешно, но триста лет назад такое поведение считалось делом чести и хорошего воспитания. По слухам, разрушил это великолепие в середине XIX века реформатор и политический деятель Кацу Кэйсю (1823– 1899). Будучи вызван пред светлые очи сёгуна, он, как положено, распростерся на татами. А услышав привычное сорэ о, встал и проследовал мимо повелителя, куда было указано. Камергеры с шипением бросились к нему и попытались нагнуть пониже, но не преуспели. После аудиенции ослушнику устроили допрос с пристрастием в службе тайного надзора, но время было уже не то, да и авторитет у сёгуна — тоже. Проникшийся западными нравами Кэйсю отвечал, что не видит ничего оскорбительного в быстром и точном выполнении распоряжения правителя, а что до отживших обычаев, то для бакуфу же будет лучше от них отказаться. Еще столетием ранее за такое можно было лишиться головы, но в в середине XIX века обошлось. Говорят, после этого случая в присутствии сёгуна перестали передвигаться ползком.
Впрочем, похожие упражнения нижестоящий выполнял по отношению к вышестоящему и на более
