Готовя отпор в этот решающий момент, Дмитрий Иванович свой призыв собирать войско «розославъ» «по вей князи русские… и по вся воеводы м?стныа, и по дйти боярскые, и по вей служылые люди» (с. 28). Он собрал войско с «полуотчины» (как говорили в Древней Руси), но решать предстояло судьбу всей родины. Широкие военные сборы последних лет и неоднократные походы к Оке бесспорно создали должную мо-< бильность войск, усовершенствовали их оружейное и провиантское снабжение и т. п.
Местом сбора войск стала Коломна. Здесь был смотр полкам, собранным под «многых трубъ ратных гласы»,100 они были уряжены воеводами и распределены между полководцами. Отсюда после смотра русские и выступили в поход 20 августа 1380 г. Мамай со своей ратью находился в районе Дона, дожидаясь подхода союзных сил Ягайло, когда на разведку в сторону его войска были отправлены три отряда разведчиков. «Сказание» сообщает, что Мамай распорядился по улусам: «Да не пашете ни единъ васъ хл?ба, будите готовы на русскыа хл?бы» (с. 26). Эти хлеба обернулись ему полынью. Мамай напрасно ждал Ягайло, тот опоздал примерно на сутки — «не посп?ша бо на срок за малымъ — за едино днище или меньши с.22). Можно полагать, что он и не стремился прийти вовремя: у него, кроме восточноаукштайтских, не было надежных сил — ни белорусские земли, ни украинские — Киев, Чернигов, Волынь, в большинстве пережившие ужасы золотоордынских нашествий и лишь недавно вышедшие из улуса, издревле связанные с Русью и тяготевшие к ней, не были заинтересованы ни в восточной экспансии, ни в торжестве прокатолического курса Ягайло.101
Пока Мамай, продвигаясь к Дону, выжидал, «докол? приот?еть» к нему литовская рать (с. 19), Дмитрий Иванович предпринял встречное движение, двинувшись вдоль Оки, чтобы не втягивать в военные действия рязанского князя (он «запов'?да коемуждо плъку и въеводамъ: „Да еще кто поидеть по Резанской земли, то же не коснися ни единому власу! “» — с. 34) и преградить ему путь к соединению с войском Ягайло. Одновременно его правый фланг прикрывали от Ягайло полки Дмитрия и Андрея, сыновей Альгирдаса. На Лопасне рати русского войска соединились, перешли Оку (здесь к ним примкнули силы Дмитрия и Андрея) и двинулись к Дону. По подходе к Дону состоялся военный совет, на котором решение главного вопроса — переходить реку или нет вызвало разногласия: одни опасались, попав под удар, лишиться путей отхода; другие, напротив, видели в реке прикрытие от возможного удара с тыла литовцев или рязанцев. Сражение было решающим и при любом варианте определяющим судьбу и войска, и, вероятно, Руси. И тогда князь Дмитрий «повел? мосты мостити на Дону и бродовъ пытати тоа нощи» (с. 20). В густом тумане ночью с 7 на 8 сентября русские переправились через Дон и расположились на Куликовом поле, лежащем при впадении Непрядвы в Дон (западнее нынешнего села Монастырщина, Кур- кинского района Тульской области).
В битве главными руководителями с русской стороны были Дмитрий Иванович, его ближний боярин Михаил Бренок, стоявшие во главе засадного полка Владимир Андреевич и славный волынский воевода Дмитрий Боброк. При этих полководцах состояли помощники — князья и воеводы. А победа в жестоком кровопролитном сражении была достигнута всем русским воинством.
По традиции битва началась единоборством богатырей, в котором погибли и русский, родом из Брянска, Пересвет (погребен в Москве в Симоновом монастыре), и ордынский богатырь: «…и спадше оба с коней на землю и скончашеся» (с. 43). А затем «бысть сеча зла и велика, и брань крепка» и «множество бесщисленое падоша трупья мертвых обоих» (с. 20–21).
За схваткой сторожевого и передового полков с легкой конницей Мамая последовало фронтальное столкновение главных сил: «.. сступишася обои силы велиц?и их на долгъ час вм?сто, и покрыша полки пол’?, яко на десяти верстъ от множества вой. И бысть сеча зла и велика и брань крепка, трусъ великъ з?ло, яко же от начала миру с?ча не была такова великим княземь руским» (с. 20). Русские были потеснены, и даже поник великокняжеский стяг, под которым пал Михаил Бренок. «Уже бо поганые татары поля наша наступают, а храбрую дружину у нас истеряли, а в трупи человечье борзи кони не могут скочити, а в крови по колено бродят» (с. 12). Правое крыло приступ отбило, а левое было смято и отходило к Непрядве, потеряв павшими всех воевод; кое-кто из «небывальцев» — ополченцев, впервые попавших на поле боя, не устоял.
Но в дело вступил засадный полк. Едва сдерживал его порыв воевода Дмитрий до решающего часа, когда его «буавии сынове», подобно соколам, ринулись на застигнутых врасплох врагов. Мамай потерпел сокрушительное поражение: «Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь и брат его, князь Владимеръ Андр?евичь, полки поганых вспять поворотили и нача ихъ бити и сечи горазно» (с. 12).
С русской стороны в битве палп и князья, и несколько сот бояр, а прочих воинов такое множество, что, говорят летописцы, и перечислить невозможно («а прочьих боляръ и слугъ оставих имена… множества ради» — с. 22). Мамай бежал, потеряв войско и все имущество. Князь Дмитрий, весь доспех которого был «битъ и язвенъ» (с. 22), объехал поле кровавой сечи, где «единъ за единаго умре» (с. 47), где рядом лежали простые люди, воеводы и князья.
Потом Дмитрий «повел? трубити в събранные трубы, съзывати люди» (с. 47), чтобы предать павших земле. Восемь дней стояла русская рать «на костех», хороня соратников. Ягайло, которого весть об исходе битвы настигла у Одоева, пограбил русские арьергарды, как смутно сообщают немецкие хроники, и повернул обратно. Рязанский князь в дело не вмешался.
6. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ БИТВЫ
Итак, грозный властелин был разбит. Он потерял доверие улусной аристократии, а вместе с ним — не только надежды на Сарай, но и право-бережное Поволжье. Опрокинутый Тохтамышем, он бежал и погиб. Сам Тохтамыш вскоре (1382) предательски разорил Москву, ордынское иго было восстановлено и просуществовало еще сто лет.
Спрашивается, не напрасно ли русские пролили столько крови на Куликовом поле? Именно так и думают современные зарубежные апологеты Золотой Орды. Следуя прадедовским схемам русской дворянской историографии и дополняя их в угоду тем, кто тщится создать ложную родословную советской внешней политике, целый ряд зарубежных авторов (Б. Шпулер, Г. Франке, Р. Траузеттель, Д. Соундрс, П. Г. Силфен, Ш. Коммо и др.)»102 силясь доказать антиевропейскую сущность России, идеализируют ее «мирный симбиоз» с Золотой Ордой. Приложили руку к этой теме и маоистские историки, старающиеся выдать Монгольскую империю за великий пример прогрессивного объединения народов, а Чингисхана и его преемников за своих политических предтечей. Но это тенденциозный и близорукий взгляд. Исследования А. Н. Насонова,
A. Ю. Якубовского, М. Г. Сафаргалиева, Г. А. Федорова-Давыдова,
B. Л. Егорова 103 и других советских ученых, а также их монгольских коллег — Ш. Биры, Н. Ишжамца, Ш. Нацагдоржа, Д. Гонгора и других104 ясно показали глубинный закономерный смысл происшедшего — ближние и дальние последствия этой исторической битвы в реальной политике и в общественно-политической мысли. Перечислим важнейшие.
Отныне Великое княжество Московское становится организатором и идеологическим центром воссоединения и национального освобождения Руси из-под ига, в то время как его главные внешнеполитические противники Золотая Орда и Великое княжество Литовское вступают в полосу безысходного кризиса.
Куликовская победа вызвала национальный подъем, укрепление самой великорусской народности. «И въскипе земля Руская в дне княжениа его»— сказано в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича».105 Битве посвящены летописные повествования, художественная поэма («Задонщина»), воинские повести («Сказание о Мамаевом побоище»), отражающие взгляды различных групп светских и духовных феодалов — участников события. При общей высокой оценке самой битвы, они несходны в изложении событий. Дошли эти сочинения во многих списках, которые еще публикуются, форма их изложения затрудняет анализ. Всестороннее исследование этого драгоценного фонда памятников — назревшая задача. Вершиной
