название осталось прежним. Точно, так и было! Даже стихи есть старинные:
— Бруснику я знаю, а малина и орех у нас не растут. Должно, повывелись. А стихи эти ты сам сочинил?
— Нет, конечно, я так не умею. Это стихи, а я только вирши могу плохонькие.
— Ну-ка, сочини.
Верис на минуту запал, даже прополку, которой они занимались, бросил, затем продекламировал:
— Здорово! — сказала Анита. — Непонятно, но здорово. И складно.
— Чего здорового? Пустое рифмачество.
— Ну, тебя, хорошие стихи. И всё на одну букву.
— Не всё. Там слово «вид», оно на «в» начинается. Можно было бы заменить на «гит», есть какие-то гиты и швартовы, но никто не знает, что это такое, значения забыты. А можно следующее двустишие придумать на букву «в», но вставить одно слово на «г», тогда формальная стройность сохранится. Что- нибудь такое:
— Нет, совершеннейшая бредятина вышла. Заврался. Сходу даже вирши не получаются, не то, что стихи.
— А не с ходу?
— Иногда получается, чаще — нет. Вот, например, я это давно сочинил, почти год назад. Тоже чепуха, но чистенькая:
— Никакая это не чепуха! Если это чепуха, что тогда стихи?
— В этих строчках ничего, кроме формы, а стихи — такое единство формы и содержания, в результате которого возникают дополнительные смыслы. Слушай настоящие стихи:
Есть такой закон восприятия: если текст может быть понят превратно, его непременно превратно поймут. Здесь это невозможно, поэт сказал ясно, просто, понятно. Но под первым слоем восприятия таится второй. Смотри: «быть может» — казалось бы, мусорные слова, вставленные для рифмы и сохранения размера, но именно они создают настроение, рождая на подсознательном уровне сомнения и вопросы. Может ли быть такая любовь? И что она может? Разумом читатель не осознаёт этих вопросов, но он уже исполнен сомнений. «Пусть она вас больше не тревожит», — строка приносит успокоение, но и в ней живёт второй смысл. Мы разучились слышать в слове «больше» исконное значение «боль», но оно есть, и душа это знает. Значит, любовь жива, не обратилась в свою противоположность, не стала безразличием. Само упоминание этого корня доказывает, что герой до сих пор боль чувствует и хочет уберечь хотя бы возлюбленную от тревоги, печали и боли. Так говорить может только поэт.
— Красиво — произнесла Анита, забыв, что в таком случае Верисовы речи должны кого-то перекрашивать. — Я запишу потом эти стихи. На пергаменте ещё местечко осталось.
— Хорошо, — сказал Верис, и это слово имело троякий смысл.
Некоторое время они занимались прополкой, в молчании двигаясь параллельно по разным сторонам огромной гряды.
Параллельно, когда люди работают в паре или живут парой. Совсем посторонние люди ничего делать параллельно не могут, их взаимодействие хаотично.
— Ты замечательно говорил о любви, которая угасла не совсем, — произнесла Анита как бы между прочим. — У тебя там, где ты прежде жил, была любимая девушка?
Руки Аниты продолжали споро сновать среди зелени, выдёргивая сорную траву и оставляя нежные проростки фасоли. Они даже ускорили своё движение, Анита очень старалась показать, что вопрос задан между прочим. Например, между прополкой фасоли.
— Это у кучников? — как бы не понял вопроса Верис. — У них и понятия такого не осталось — любовь. Вслух они по преимуществу междометиями изъясняются.
— А ещё раньше? Ты же не всегда у кучников жил?
— Ещё раньше? — Верис поднял взгляд от фасоли. — Я не хочу вспоминать ту жизнь.
— И ту любовь тоже?
— Ту любовь — особенно.
— Поэтому ты оттуда ушёл?
— Я оттуда сбежал.
— А от нас не сбежишь?
— Нет.
— Правильно. Отсюда бежать некуда. Здесь край мира.
Верис вспомнил просторы вселенной, бесконечные миры, от которых он отказался, сбежав сюда, но не стал поправлять Аниту, а спросил, переводя разговор на иное:
— Как ты думаешь, «полоть» это обрабатывать поле или делать землю полой, пустой, свободной от ненужной травы? Конечно, мы в любом случае выходим на прилагательное «полый», ведь поле это пустое место, не поросшее лесом, но генезис слова накладывает отпечаток на оттенки смысла.
— Откуда здесь поля возьмутся? У нас и огородишки сиротские, а поля все у кучников. Но они и сюда
