жетона, с которого звучит полузабытый и ненужный голос Линды. Письма можно и не смотреть, но они там есть, и забыть об этом невозможно.
Ну вот, Верик, я тебя и нашла, если ты, конечно, читаешь это письмо. Знаю, что не надо этого делать, насильно милой не станешь, но не могу я, понимаешь, не могу. Пускай ты меня выгонишь, как последнюю дрянь, но сначала я должна взглянуть в твои глаза и услышать — сама не знаю, что я могу услышать.
Теперь, если ты активируешь жетон, я немедленно узнаю об этом и через минуту буду рядом. Представляешь, каково было взломать личный жетон? Ничего, справилась, я упорная.
А может быть, я буду даже раньше, чем ты коснёшься жетона. Я теперь переселилась в библиотеку и живу среди книг. Я их даже читать научилась, забавное, доложу тебе, занятие. Но по большей части просто сижу и жду — вдруг ты появишься А тебя всё нет и нет. Но я жду. Одиночество, как айсберг, и я в него потихоньку вмерзаю.
Эх, Верька!..
В Транспортном центре не принято удивляться, но на Вериса оглядывались. Обветренное лицо, босые ноги, балахон из козлиной шкуры мехом наружу. Виртуальный персонаж, да и только! Хорошо, что жители болотного поселения со станции прошли сразу под сиреневое небо Гэллы. Спасибо Стану, помог. А то провести незаметно две сотни ряженых через самое оживлённое место вселенной практически невозможно. Непременно какой-нибудь зевака выкатит шары на небывалое шествие, и начнутся расспросы: «А вы куда?… А можно я с вами?» Распалённое любопытство — такая штука, что от попутчика не избавишься, так что лучше сразу возвращаться на Землю и подставлять шею под танталовые ножи кучников.
А одинокий путник никому не интересен — чудак он и есть чудак, что с него взять, кроме ухмылки при встрече? С жиру да со скуки не только вонючую шкуру натянешь, но и копыта отрастишь и клыки с когтями.
Чередующиеся согласные «д-ж». Чудак всегда чужак. Что модно, то и можно. Но тогда выходит, что лада это лажа
Нет, если есть в мире настоящее, то это его ладушка Анита. Они вместе навсегда, на веки веков. Как говорится в сказке, они будут жить долго и счастливо и не умрут никогда, потому что есть Даль, и будет дочка, которую назовут Гэллой — хорошо, что Анита не знает, кому прежде принадлежало это имя. Будет ещё много счастливых лет и много детей, потому что Анита любит не только западать в раздумьи, но суматоху тоже любит, а один Даль не сможет организовать потребный уровень шума.
Анита почему-то волновалась, провожая его в этот обычный, в общем-то поход. Возможно, оттого, что портал на Гэлле не был оформлен в виде зеркала, и найти его мог один Верис. Ничего, он скоро вернётся и принесёт информацию по древней металлургии, и несколько новых книг для Аниты. По сравнению с долгой жизнью вдвоём, разлука не больше, чем миг.
Миг — это движение век. Век — всего лишь миг по сравнению с вечностью. Но сомкнёшь веки, прижмёшься к любимой и вечность уже не кажется такой холодной. Это для одинокого вечность подобна айсбергу, в который вмерзает бессмертие.
С чего бы вдруг подумалось об айсберге? Давно не приходил на память этот образ. Скорей бы вернуться домой в дом, где он родился и жил, но только сейчас начал обживать.
Верис прикрыл за собой старинные распашные двери библиотеки и замер, ощутив чужое присутствие.
Напротив, в каких-то трёх шагах стояла Линда.
— Нашла!.. — не слово, а плач, короткое в два всхлипа рыдание. — Нашла!..
Найденный Верис потеряно молчал.
Линда шагнула вперёд.
— Мой! Никому тебя не отдам, ни на миг от себя не отпущу, ни на шаг! Ты почему не пришёл раньше? Я же не могу без тебя! Нельзя быть таким жестоким Ну что ты молчишь?
Верис молчал. Было больно и стыдно смотреть на Линду, жалкую и ненужную. Наверное она была красивее Аниты и наверняка ухоженней, но Верис видел лишь покрасневшие глаза, зарёванные щёки, легкомысленный, по последней моде наряд, совершенно не подходящий к ситуации, глупые когти, венчающие тонкую музыкальную руку. Смотрел и не испытывал ничего, кроме брезгливой жалости, которая одинаково жалит обоих.
— Как ты мог не прийти раньше?! Я без тебя измучилась! Ну что ты молчишь? Хотя бы изругай меня!
Верис молчал. Всю жизнь он лелеял слова, но сейчас слов не было.
— Я же люблю тебя, неужели ты этого не понимаешь? Ну, загляни ты в мою душу
Верис молчал, лишь мельком удивился, что сама Линда даже не попыталась прочесть его мысли. Боится или Верис настолько привык защищать свой внутренний мир от постороннего вторжения, что даже сейчас выстроил перед Линдой непроницаемую стену.
— Что ты как урод бесчувственный? — Линда уже кричала, не на Вериса, а как кричат от боли. — У, так бы и дала!
Линда не ударила, а просто махнула в сердцах рукой.
Недаром говорится: замах — хуже удара. Психология учит: если нет сил терпеть — ударь. Всё равно, собственная программа оградит ударенного, а стресс будет снят. Но это только в том случае, если собственная система безопасности существует.
Балахон из козьей шкуры и живая плоть — не преграда для сверхсилы и алмазных когтей. Молниеносный удар вспорол живот, разорвав и вывалив наружу внутренности.
Боли не было, просто ноги вдруг перестали держать. Верис согнулся и упал, ударившись лицом о полупрозрачный янтарин, из которого были отлиты полы и стены Транспортного центра.
Это уже было с ним, вот также он лежал и немеющие пальцы царапали нет, не янтарин, а чёрную землю у входа в святилище.
«Возмездие — всплыла последняя связная мысль. — За маму. Нельзя было так».
Сознание уплывало на волнах вспыхнувшей и тут же погасшей боли, свет померк, только Линдин голос продолжал звучать, выкрикивая лишённые смысла слова:
— Верька, ты что? Вставай сейчас же! Слышишь? Я так не играю!
