Конституциях, желая услышать о том, как он их составил. Он сказал мне, что Упражнения он составил не псе разом: кое-какие вещи, которые он наблюдал в своей душе и находил полезными, смогут, как ему казалось, принести пользу и другим, и тогда он их записывал — verbi gratia (Например
В тот же день, перед обедом, он позвал меня с видом человека, который был сосредоточен более обычного, и сделал мне нечто вроде заявления, суть которого заключалась в том, чтобы выказать то намерение и ту простоту, с какими он всё это рассказывал; по его словам, совершенно очевидно, что он ни в чём не допустил преувеличений. <Говорил он> также, что нанёс немало оскорблений Господу нашему после того, как начал служить Ему, однако никогда не потакал смертному греху; напротив, он всегда возрастал в благоговении, id est (Например (лат.). — А.К), в способности встретиться с Богом, причём ныне — больше, чем когда-либо в своей жизни. И всякий раз, в любое время, когда он хотел встретиться с Богом — он с Ним встречался. И ныне его посещает множество видений, особенно таких, о которых сказано выше, <при которых он> видит Христа как Солнце [238]. Это часто случалось с ним, когда он шёл, беседуя о важных вещах, и <такие видения> расценивались им как подтверждение <его правоты>.
100. Когда он служил Мессу, его тоже посещало множество видений, и, когда составлял Конституции, это тоже случалось очень часто. Теперь он спокойно может утверждать это, поскольку каждый день он записывал то, что происходило в его душе, и теперь всё это у него записано. И тут он показал мне толстенную кипу записей, добрую часть которых зачитал мне. В большинстве это были видения, посещавшие его в подтверждение той или иной Конституции, причём временами он видел Бога Отца, временами — все три Лица Троицы, а временами — Богородицу: то ходатайствующую, то подтверждающую <его правоту>.
В частности, он сказал мне об определениях, ради которых он ежедневно служил Мессу в течение сорока дней, и каждый день с обильными слезами; а дело заключалось в том, должна ли церковь иметь какие-то доходы и может ли Общество ими воспользоваться [239] .
101. Порядок, который он соблюдал, составляя Конституции, был таким: каждый день он служил Мессу, излагал Богу тот пункт, о котором шла речь, и молился об этом, причём и молитву, и Мессу всегда совершал в слезах.
Я пожелал увидеть все эти записи Конституций и попросил его оставить мне их ненадолго, но он не захотел.
Порядок, который он соблюдал, составляя Конституции, был таким: каждый день он служил Мессу, излагал Богу тот пункт, о котором шла речь, и молился об этом (§ 101).
А.Н Коваль ЭНЕКО — ИНЬИГО — ИГНАТИЙ: путь и слово паломника
I. Рассказчик и его герой
Бог обращался с ним точно так же, как школьный учитель обращается с ребёнком,
его наставляя.
(«Автобиография», § 27)
Бойкий, задиристый мальчик, несколько мелковатый для своих лет, миловидный и упрямый, не привыкший к материнской ласке и потому слегка дичащийся посторонних.
Одетый с иголочки кабальеро с преувеличенно подчёркнутой осанкой и изысканными манерами придворного, гордец и бретёр, искусный фехтовальщик и дамский угодник, satis liber in mulierum amore [240].
Невысокий пожилой человек, худощавый и даже, пожалуй, измождённый, заметно припадающий на правую ногу, с довольно обширной лысиной и большими тёмно-карими глазами, временами подёрнутыми поволокой «невидимых миру» слёз.
Энеко Лойолако
Иньиго-Лопес де Рекальде-и-Лойола
Святой Игнатий Лойола
Так, или примерно так, можно наметить три главные вехи жизни этого человека — вехи, всякий раз подкрепляемые переменой имени. Но это всего лишь вехи; а вот в состоянии ли мы внимательно проследить всю причудливую траекторию этой непростой и славной судьбы?
Подобное сомнение может показаться попросту надуманным. Ведь в отличие от того, что можно сказать о многих других святых прошлого, жизнь св. Игнатия Лойолы, в общем — то, неплохо известна и основательно документирована. За почти четыре с половиной века, про шедшие со дня его смерти, было собрано огромное количество свидетельств и документов, освещающих самые порой мельчайшие подробности событий его жизни. Десятки и даже сотни учёных и исследователей трудились и продолжают трудиться над всё более детальным выяснением тех или иных сторон его личности и деятельности. Библиография работ, посвящённых этой теме, насчитывает уже тысячи названий. И, тем не менее, приходится признать, что и по сей день кое-что здесь остаётся загадочным и даже таинственным.
Вот всего лишь один тому пример. В своё время от внимания бельгийского историка-иезуита Ипполита Делэ (1859–1941 гг.) не укрылось, что «Церковь отмечает в один и тот же день праздник двух своих деятелей, которые оба умерли в Италии; что обращение одного и другого было вызвано чтением 'житий святых'; что каждый из них основал монашеский орден с названием, происходящим от одного и того же слова; что оба эти ордена были затем упразднены двумя Папами — тёзками, — так и хочется сказать, что, видимо, в святцы по ошибке вписали одну и ту же личность под двумя именами. Между тем это чистая правда: ставши монахами под влиянием биографий праведников, св. Джованни Коломбини основал орден иезуатов, а Игнатий Лойола — орден иезуитов; оба умерли 31 июля (первый близ Сиены в 1367 г., второй в Риме в 1556 г.); орден иезуатов был упразднён папой Климентом IX, а Общество Иисуса — Климентом XIV» [241].
Не желая довольствоваться простой констатацией столь удивительного факта, французский историк Марк Блок, прибегнув к нехитрым вычислениям, пытается «забавы ради» определить математическую вероятность такого совпадения. Его подсчёты показывают, что она очень и очень мала, хотя и не исключена полностью [242]. Но на это совпадение можно, пожалуй, взглянуть и иначе — если угодно, символически. Ведь оно действительно ошарашивает и лишний раз заставляет задуматься о загадках, заданных миру св. Игнатием Лойолой.
Конечно, в известном смысле можно утверждать, что каждый человек несёт в себе некую тайну, зачастую непонятную и ему самому. И уж тем более это относится к личности такого масштаба, каким был св. Игнатий. Ведь он, можно сказать, не оставлял равнодушным никого. Более того: перед нами такой святой, к которому, пожалуй, вполне можно было бы отнести библейские слова о «камне преткновения» [243] для множества людей — подчас весьма знаменитых, достойных и сведущих.
