Грего ри, и она мне понравилась. Я рассказывал ей о своей жизни на Востоке и дал ей еще рукописей для чтения. Я подарил ей два японских портрета, купленных в Японии, по поводу которых я написал сентиментальный рассказ. Через несколько дней я опять получил приглашение на обед. В моем положении в департаменте произошла пере мена. Грегори стал мне давать больше работы. Скоро я заделался его частным секретарем. Однажды он позвал меня.
— Нам не хватает работников, — сказал он. — Вы ничего не выиграете, перейдя в коммерческий департа мент или уехав скорей за границу. Я устрою, чтобы вы остались на некоторое время здесь помочь нам. Когда придет время ехать вам за границу, я позабочусь, чтобы вы от этого ничего не потеряли при выборе вашего будущего поста.
| * Здесь ¦ далее автор использует старое наган ниг стоят»! России Правильно: Петроград. (Прим. ред.) |
Разумеется, я согласился. Я тогда еще принадлежа,! к епископальной церкви, хотя уже питал сильные симпатии к католицизму. Однако этого было достаточно. Отзывчи вый добросердечный Дон Грегори любил католиков и, что еще важнее, он, видимо, любил меня, и я ему обязан до конца своей жизни. В качестве заведующего департа ментом он не имел себе равных, и от него я научился многому, что пошло мне на пользу в будущем. Он посвя тил меня в официальную жизнь за границей. Он мне много говорил о Румынии, где занимал пост, и о Польше, судьбами которой сильно интересовался. Он усиленно развивал во мне интерес к России, которую я тогда считал самым беспокойным местом в Европе. И вот однажды вечером перед Рождеством он позвал меня в свой кабинет и показал мне депешу. В ней наш посол в С.Петербурге* сообщал, что русское правительство изъ
явило согласие на мое назначение в качестве вицеконсул в Москву. а
— Через две недели вы отправитесь, — сказал 0н улыбкой.
' Москва. Перед глазами моими промелькнула Россия R описании Сэтона Мерримена — единственное, что я о ней знал. Приключения, опасности, романы представлялись I моем уме. Но одна мысль доминировала: Москва находилась в Европе. Я только на три дня пути был отдален от родины. Шесть недель назад, если бы не мои неудачные восточные рассказы, тысячи шансов против одного, что меня подобно другим новым вицеконсулам услали бы в Колон или Панаму, или в лучшем случае в Чикаго, или Питсбург. Я рассыпался в благодарностях и в тот же вечер поехал сообщить добрые новости своим родителям и готовиться к отъезду.
Тут случилось еще одно приключение перед отъездом. Мои родители по случаю моего отъезда устроили вечер, на который собрались все мои, вернее их, друзья из округи. Одна семья, явившаяся в полном составе, привез ла с собой молодую красивую девушкуавстралийку, ко торой я прежде никогда не видал. Я сразу был побежден. В моем распоряжении было только две недели для сва товства. Через десять дней мы были помолвлены. В самом начале нового года я уехал в Россию, а она вернулась в Австралию. Мы повенчались в следующем >ду, во время моего первого отпуска.
Книга II. МОСКВА 1912—1917
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мое прибытие в Москву совпало с приездом британской парламентской делегации, которая по приглашению русского правительства прибыла в С.Петербург и Москву в январе того же 1912 года. Это была импозантная группа со спикером Палаты общин во главе. Лорд Эмтхилл, лорд Дерби и лорд Уэрдел были представителями от пэров, генерал сэр Джемс Уолф Мэррей от армии, лорд Чарльз Бересфорд от флота и четыре епископа представляли церковь. Были тут и другие лица, а весь состав делегации доходил до восьмидесяти человек. В качестве переводчика прикомандирован был к ней непо дражаемый и незаменимый Морис Бэринг. Пока делега ция добралась до Москвы, многие из ее членов сдали в пути и вернулись домой. Петербургское гостеприимство оказалось не под силу им. Теперь оставшихся членов парламента ждали еще большие испытания в лице радуш ных москвичей, испытания, которые в полной мере должен был разделить и я.
По приезде на Брестский вокзал меня встретил Монт гомери Гров, мой новый шеф. Он был в полной парадной форме и собирался ехать в балет на галапредставление в честь британских гостей. Объяснив носильщику, что де лать с моим багажом, он впихнул меня в сани, повез в отель «Метрополь», сунул мне в руку пачку пригласи тельных карточек и, сдав меня отельному швейцару, умчался выполнять свои обязанности.
Немного ошеломленный, но полный любопытства я приступил к осмотру окружающей обстановки. Отель был набит до отказа, и отведенный мне номер находился в верхнем этаже. Большинство моих соседей были жен шины, раскрашенные и пышно разодетые, которые, убелившись после исчерпывающих телефонных расспросов к моей невинности и в скромном состоянии моего кощель ка. потеряли всякий интерес к новому пришельцу, в* всяком случае, если бы они и заинтересовались, вице. консулы были не в состоянии соперничать с русскими купцами того времени.
Первое, что запечатлелось у меня, когда я прогуливал ся по залу ресторана, это запах мехов, толстые женщины и крупные упитанные мужчины; зрелище привлекательного раболепства у подчиненных и добродушного чванства со стороны посетителей; большое богатство и грубое неве жество, притом невежество достаточно экзотического свойства, чтобы внушить отвращение. Я вступил в цар ство, где единственным богом были деньги. Однако бог рублей оказался более расточительным, в большей степе ни мотом и менее суровым, чем бог долларов.
Самый ресторан сверкал огнями и цветами. Длинный высокий зал со всех сторон был обведен балконом. Вдоль балкона весело освещенные окна и раскрытые двери, ведущие в отдельные кабинеты, где укрытые от любо пытных взоров распущенные юнцы и развращенные ста рички сорили рублями и лили шампанское ради цыган ских песен и любви. Я неправ по отношению к моим любимым цыганам. Их мораль была лучше, чем боль шинства посетителей. Свое они хранили для себя. Прода жная любовь, на которую я намекаю, была австрийского, польского или еврейского происхождения.
Ресторан сам по себе представлял лабиринт малень ких столиков. Он был набит офицерами в дурно сшитой форме, русскими купцами с надушенными бородами, германскими коммивояжерами болезненной комплекции. И за каждым столом были женщины, на каждом столе шампанское, скверное шампанское по 25 шиллингов бу тылка. В конце зала находилась отгороженная эстрада, где оркестр в яркокрасных костюмах играл венский вальс с таким жаром, что заглушал хлопанье пробок, стук тарелок и под конец так гремел, что не слышно было разговора. А за маленьким пюпитром виднелось мефи стофельское лицо Кончика. Кончик, дирижер оркестра, Кончик, король всех ресторанных скрипачей, чех Кончик, так как по странному закону природы всякий дирижер в России — иностранец.
Когда я выпил свою первую рюмку водки и впервые отведал икры, как полагается, с теплым калачом, я по
нял, что нахожусь в новом мире, где первобытные черты и черты упадничества уживались рядом. Если бы перело мной явился призрак и предсказал бы, что я через семь лет буду снова находиться в этом зале, что я буду в одиночестве, оторван от всех своих друзей и окружен большевиками, что на месте, где теперь находился Кон чик, Троцкий будет в моем присутствии обличать союз ников, я презрительно бы рассмеялся. И, однако, в 1918 году по приглашению Троцкого я присутствовал здесь на первом заседании большевистского Центрального Исполнительного Комитета и впервые и единственный раз обменялся рукопожатием со Сталиным.
В этот момент, однако, все мое внимание было устре млено на Кончика. Шумные звуки вальса «Дунайские волны» смолкли. Из кабинета заказали «Я вам не го ворю» — романс, который когдато распевала Панина, величайшая цыганская певица. При жалобных минорных аккордах зал замер, а Кончик с глазами, почти затеряв шимися на его полном лице, заставлял петь и рыдать свою скрипку, заключительные звуки ее были шепотом отчаяния и неудовлетворенной любви.
Бедный Кончик. Последний раз я видел его четыре года тому назад в Праге. Он играл в маленьком рестора не, посещаемом бездушными дипломатами и шумной чешской буржуазией. Его сбережения унесла
