болгарских делега тов предложение встретиться. Поскольку я ничем не ри сковал, я ответил согласием. В моем дневнике он обозна чен как С. Кажется, его звали Семидов. В долгом и интересном разговоре он сказал мне, что Болгария созре ла для мира и революции и что при поддержке (оче видно денежной) со стороны Англии, было бы нетруд но начать движение с целью свергнуть короля Фердинан да и лишить власти германофильское министерство. Этот человек мог быть провокатором, подосланным ко мне большевиками. В данном случае, однако, есть осно вания предполагать, что он был действительно тем, за кого он себя выдавал. Я сообщил об этом инциденте в Лондон и ничего не получил в ответ.
Ожидая возвращения Троцкого из Бреста, мы во
де
сяользовались случаем и заняли большое и хорошо об ставленное помещение в одном доме на Дворцовой набе режной, почти напротив Петропавловской крепости и за несколько сот ярдов от посольства. Там был прекрасный винный погреб, который мы приобрели за очень доступ ную цену. Фактически мы могли иметь почти даром целый дворец. Несчастная аристократия, лишенная всего была довольна, когда она могла найти иностранцев, к(у торые могли хотя бы на время защитить ее имущество
На новоселье я устроил званый обед, на который я пригласил весь штат посольства и других влиятельных английских представителей, находившихся в С.Пе тербурге. Моим главным гостем был Робине. Он пришел поздно, прямо от Ленина. Он принес с собой известие, что Троцкий отказался подписать позорный мир, но что. поскольку Россия больше не может воевать, демобилиза ция будет продолжаться.
Во время обеда Робине говорил мало, но потом, когда мы собрались в курительной, у него развязался язык. Стоя у камина, характерным жестом откидывая назад свои черные волосы, он обратился к нам с призы вом, чтобы союзники поддержали большевиков. Он на чал спокойно, анализируя аргументы союзников против признания и разрушая нелепую теорию союзников, будто большевики стремятся к победе Германии. Он нарисовал трогательную картину беспомощного народа, не имею щего ничего, кроме мужества, чтобы отразить величай шую военную организацию, какую только знала история. Нам нечего ожидать от деморализованной русской бур жуазии, которая сама надеется на то, что немцы помогут ей восстановить ее права и собственность. Потом он начал панегирик Троцкому. Красный вождь был «суки ным сыном, но величайшим евреем после Христа. Если немецкий генеральный штаб купил Троцкого, он купил настоящий алмаз». Продолжая свою речь, он дошел поч ти до возмущения по адресу безумия союзников, «играю щих на руку Германии в России». Потом он театрально прервал свою речь и вынул из кармана листок бумаги, л вижу его, как сейчас. Сознательно или нет, но он позабо тился о создании почти идеальной мизансцены. Перед ним полукруг упрямых англичан. Позади ревущее пламя камина, языки которого бросают вещие тени на жеЛТ^ обои по стенам. Снаружи, в окне, стройный пшиль. 11 тропавловской крепости и огромный огненный шар
ходяшего солнца, бросающего кровавые лучи на одетую снегом Неву. Он снова откинул волосы рукой в встряхнул головой, как лев. «(Ктонибудь из вас читал это? — спросил он. — Я нашел это сегодня утром в одной из ваших газет». Тогда низким голосом, дрожащим от вол нения, он прочел стихотворение майора Мак Краэ:
Мы мертвые. Немного дней тому ниц Мы жили, видели рассвет, сияние заката. Любили и были любимы, а теперь лежим
На полях Фландрии. Мы вам передаем наш спор с врагом Вам протягиваем слабеющими руками Наш факел; держите высоко его. Если вы измените нам. которые умирают, Мы спать не будем, хотя маки расцветают На полях Фландрии.
Когда он кончил, наступило мертвое молчание. Каза лось, целую вечность. Робине стоял, отвернувшись, и смотрел в окно. Потом, выпрямившись, он снова подо шел к нам.
— Ребята! — сказал он. — Я думаю, все вы приехали сюда с одной целью — не дать германскому генерально му штабу победить в этой войне.
Тремя быстрыми шагами он подошел ко мне. Он пожал мне руку: «До свидания, Локкарт». Еще четыре шага — и он вышел.
Как театральное выступление, речь Робинса была ве ликолепна. Сегодня эта сцена кажется истерической. Не сомненно, он подготовил все эффекты с утра перед зерка лом. Но в тот момент его слова произвели на всех нас глубокое впечатление. Никто даже не улыбнулся. Даже «Бенджи» Брюс, несмотря на все свои ульстерские анти революционные предрассудки, был на некоторое время Убежден, что признание или, по крайней мере, поддержка, большевиков против немецкого вторжения являлась пра вильной политикой. Генерал Пуль, позднее руководив ший злосчастной архангельской экспедицией, придержи вался тогда того же мнения.
Через три дня я впервые встретился с Троцким в Русском Министерстве иностранных дел. Наше свидание продолжалось два часа, в течение которых мы обсудили все виды англорусского сотрудничества. В качестве од ного из обвинений против меня вгюследствии выдвига
лось то, что я сразу же подпал под влияние Троцкого поэтому приведу запись в дневнике, сделанную мн0й сразу же после нашего разговора:
«15 февраля 1918. Имел двухчасовой разговор с Л. Д. Т. (Львом Давыдовичем Троцким). Его озлобление против Германии показалось мне вполне честным и искренним. У него изумительно живой ум и густой, глу бокий голос. Широкогрудый, с огромным лбом, над ко торым возвышается масса черных вьющихся волос, с большими горящими глазами и толстыми выпяченными губами, он выглядит как воплощение революционера с буржуазной карикатуры. Он одевается хорошо. Он носит чистый мягкий воротничок, и его ногти тщательно нама никюрены. Я согласен с Робинсом.
Если боши купили Троцкого, они купили настоящий алмаз. Он оскорблен в своем достоинстве. Он полон воинственного возмущения против немцев за унижение, которому они подвергли его в Бресте. Он производит впечатление человека, который охотно умер бы, сражаясь за Россию, при том условии, однако, чтобы при его смерти присутствовала достаточно большая аудитория».
Троцкий действительно был озлоблен против немцев. В этот момент он не был вполне уверен в том, как немцы будут реагировать на его знаменитое объявление: «Ни войны и ни мира», но он предчувствовал, что эта реакция будет не из приятных.
К несчастью, он был полон озлобления и по адресу англичан. Мы не сумели в свое время подойти должным образом к Троцкому. Во время первой революции он жил в изгнании в Америке. Тогда он не был ни меньшевиком, ни большевиком. Он был тем, что Ленин называет троц кистом, то есть индивидуалистом и оппортунистом. Ре волюционер, наделенный темпераментом художника и несомненной физической храбростью, он никогда не был и не мог быть хорошим партийцем. Его поведение до первой революции вызвало серьезное осуждение со сто роны Ленина. «Троцкий, как всегда — писал Ленин в 1915 году, — в принципе против социалшовинистов, но на практике он всегда заодно с ними».
Весной 1917 года Керенский обратился к британскому правительству с просьбой содействовать возвращению Троцкого в Россию. Здравый смысл диктовал два выхо да: отказать на том основании, что Троцкий представ ляет угрозу для общесоюзнического дела; или позволить
ему вернуться совершенно спокойно. Как это водится во всех наших поступках по отношению к России, мы всту пили на путь гибельных полумер. С Троцким обраща лись, как с преступником. В Галифаксе, НьюБрэнсвике. его разлучили с женой и детьми и интернировали на четыре недели в концентрационный лагерь в Амхерсе вместе с немецкими военнопленными. С его пальцев сня ли дактилоскопические отпечатки. Тогда, возбудив в нем жгучую ненависть к нам, мы дали ему вернуться в Россию.
Я передаю этот инцидент так, как мне изложил его сам Троцкий. Впоследствии я узнал, что в основном он был точен. Возмущенный Троцкий вернулся в Россию, примкнул к большевикам и выместил свою злобу, напи сав горячий антибританский памфлет, озаглавленный «В плену у англичан». Следы его недовольства прояви лись и во время нашей беседы. Мне удалось, однако, успокоить его.
Немецкая опасность занимала его больше всего, и его последние слова при нашем расставании были: «Теперь перед союзниками открываются огромные возможно сти».
Вернувшись от Троцкого, я нашел спешное письмо от Робинса, немедленно вызывавшего меня к себе. Я нашел его в большом волнении. Он поссорился с Залкиндом, * племянником Троцкого и в то время товарищем комисса ра по иностранным делам. Залкинд обошелся с ним грубо, и американец, которому
