уровне современной философской культуры вряд ли можно найти хотя одного представителя этого миропонимания.
Историк материализма Ланге сочувственно относится к этому направлению, однако, будучи кантианцем, он полагает, что знанию доступны лишь явления и материальная природа есть не вещь в себе, а явление существующее не иначе как в сознании наблюдателя. Поэтому материализм он допускает не как мировоззрение, а как методологический приём естествознания.
Радом с этим методологическим материализмом естествознания можно поставить экономический или исторический материализм, понятый опять-таки лишь, как метод исследования состоящий в том, что историк пытается уяснить сложную структуру исторического процесса, исхода из экономического фактора.
Марксисты выставляют экономический материализм не как метод исследования, а как особое миропонимание. Эту разновидность материализма они называют также диалектическим материализмом.
Согласно учению исторического материализма, экономические производственные отношения представляют собою основное явление общественной жизни: от них зависят и ими определяются все остальные стороны общественной жизни и исторического процесса – политические формы, право, религия, философия, искусство. Развитие производительных сил и производственных отношений обусловливает собою историю всех перечисленных сторон общественного процесса. Таким образом экономика есть «реальный базис» общественной жизни, а политика право, идеология – лишь «надстройка» над экономическую жизнью.
Отношение между этим реальным базисом и остальными сторонами исторического процесса мыслится так же, как в учении метафизического материализма отношение между материальным и психическим процессом: «не сознанием определяется бытие, а, наоборот, бытием определяется сознание», – говорят сторонники экономического материализма; иными словами, по этому учению, сфера сознания, именно религия философия, искусство, вообще идеология есть пассивное производное экономических отношений.
Можно ли сказать, что такой экономизм есть один из видов материализма если взять этот термин в том смысле, как он определен выше?
Каков онтологический состав «реального базиса», найденного экономическим материализмом? сводится ли он без остатка к материальным процессам? Этот вопрос прежде всего наводит на мысль, что экономические производственные отношения суть сложный комплекс, содержащий в себе изначала материальные, психические, социальные, например правовые и т. п., элементы. «Не следует забывать, – говорит Гаммахер, автор обширного исследования «Das philosophisch-okonomische System des Marxismus», – что экономически-материальные отношения суть, как и все остальные социальные факты, сплетения духовных явлении» (стр. 483). Сам Маркс, очевидно, так понимает экономические факторы, когда говорит, например: «Машины в такой же мере не суть экономические категории, как бык, который тащит плуг; они – только производственная сила, современная фабрика, опирающаяся на применение машин, есть общественное производственное отношение, экономическая категория» [LXXVII].
В таком случае экономический материализм не есть материализм: он не представляет собою попытки дать онтологически-монистическое учение об историческом процессе, полагающее в основу одну лишь материю. Если это материализм, то лишь в расплывчатом смысле этого слова, именно в смысле учения, что в основе исторического процесса в качестве движущей пружины его, лежат низшие, не «идеальные» (искание добра, истины, красоты и т. п.), а «материальные» потребности.
И в самом деле, Энгельс определенно формулирует такое понимание экономического материализма, следующим образом характеризуя теорию Маркса: «История впервые была обоснована на её действительном фундаменте; осязательный, но до сих пор совершенно упускаемый из виду факт, что люди должны есть, пить, иметь жилище и одежду прежде чем они могут бороться за господство, заниматься политикою, религиею, философиею и т. п. – этот осязательный факт теперь наконец обрел своё историческое право» [LXXVIII].
Мысль, что без пищи, питья, одежды и т. п. человек не может заниматься научными исследованиями, художественным творчеством и т. п., бесспорна; однако из неё вовсе не следует экономический материализм. Связь деятельности, указанная в ней, может быть истолкована весьма различными способами: возможно учение, что телесные потребности составляют основу и цель жизни, а духовные деятельности суть лишь производные явления, служащие только средством для обеспечения телесных потребностей; возможно и противоположное учение, согласно которому духовные потребности суть основа и цель жизни а телесные деятельности суть только средство для осуществления духовных целей; возможно, однако, и учение, свободное от обеих крайностей именно утверждающие, что духовные и телесные деятельности в одном отношении суть самоцели, а в другом – средство друг для друга (так искание истины, например математические исследования, суть самоцель но, сверх того, математика может быть использована также и как средство для технической деятельности, обеспечивающей телесные потребности; точно так же телесная жизнь, нормальное питание, дыхание и т. п. есть самоцель, но сверх того также и средство для духовной деятельности). Возможны ещё и другие учения о соотношении телесных и духовных процессов, не содержащие в себе понятия цели и средства.
Факт предшествования телесных процессов питания, питья и т. д. духовным деятельностям мышления, художественного творчества вовсене доказывает, что материальные процессы суть полная причина духовных процессов и даже не доказывает того, что они вообще находятся в причинном соотношении с духовною жизнью. Так, книгу невозможно напечатать без типографского станка, однако отсюда вовсе не следует будто духовное содержание книги произведено типографским станком.
Сами «материальные» потребности, полагаемые экономическим материализмом в основу общественного процесса, суть уже не просто материальные, а психо-материалъные явления: не только состояния тела но и ощущения, чувства, стремления голода, жажды, полового влечения и т. п. Рассматривая факты без предвзятости, не насилуя их под влиянием догматических предпосылок, мы находим уже в этом реальном базисе взаимоопределение материального и психического бытия [LXXIX].
По-видимому, Маркс именно и стоял на почве такого непредвзятого нематериалистического понимания онтологических основ мира: есть основания думать, что он допускал влияние психического процесса на материальный. «Есть нечто такое, – говорит Маркс, – что с самого начала отличает наиболее плохого архитектора от самой лучшей пчелы: человек, прежде чем слепить ячейку из воска, уже построил её в голове.
В конце процесса труда получается результат, который в начале этого процесса существовал уже в представлении рабочего, существовал, так сказать, идеально. Человек не только изменяет формы вещества, данного природой; он воплощает также в этом веществе свою сознательную цель которая, как закон, определяет его способ действия и которой он должен подчинять свою волю. И подчинение это не является единичным актом.
Помимо напряжения тех органов, которые исполняют физическую работу, во все продолжение труда необходима целесообразная воля, проявляющаяся во внимании, и она необходима тем более, чем менее труд по своему содержанию и по способу исполнения увлекает рабочего, чем меньше рабочий наслаждается им, как свободной игрой своих физических и духовных сил» [LXXX].
