фазу, и го сопровождается потребностью в разрядке, которую можно получить играх с другими детьми или в привязанности к самым близким людям.
Либидо ребенка, прежде повернутое вовнутрь, теперь направлено на внешний мир, и ему необходим объект. Отсутствие объекта, или, что одно и же, отсутствие реакции со стороны объекта, порождает фрустрацию. В биоэнергетическом смысле фрустрация означает, что разрядка невозможна, недостаточна, что отсутствует заряд или что он слишком слаб. Подавление означает отрицание права. Ребенок насильственно ставится в пассивную позицию. Его воля надломлена. Я орального характера бессодержательно, Я мазохиста разрушено, Я ригидного характера тяжеловесно и негибко.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
IX. Оральный характер
В предыдущей главе речь шла о том, как травматические переживания ранних лет жизни, раскрываемые в психоаналитическом исследовании невротического поведения, детерминируют структуру характера. Теперь нам известен генетический источник многих черт характера. Вместе с тем следует учитывать также и специфические динамические факторы, влияющие на формирование различных типов характера. В следующих главах мы подробно рассмотрим их на примерах анамнезов и клинических наблюдений.
Первым мы рассмотрим оральный характер, поскольку именно в нем особенно отчетливо проявляется зависимость психического функционирования от биоэнергетических процессов, лежащих в его основе. В психоаналитической литературе имеется немало работ, посвященных оральным чертам характера. Многие авторы отмечают и психоаналитически интерпретируют связь оральности и депрессии. Понятие орального характера было введено Абрахамом, однако его работа была чисто умозрительной и в ней речь шла исключительно о том, что определенные черты характера являются продолжением тех тенденций, которые наблюдались в ранний период развития ребенка. В книге Райха «Анализ характера» нет примеров описания пациентов с подобной структурой характера. Хотя оральный характер встречается не так уж часто, надо учитывать, что оральные черты и тенденции можно встретить почти у каждого индивида, обращающегося за помощью к терапевту-аналитику.
Пациент, историю болезни которого мы рассмотрим, обратился за помощью в связи с постоянными приступами острой депрессии. Кроме того, он жаловался, что ему трудно удержаться на работе. Это был молодой человек лет тридцати. Когда он пришел ко мне первый раз, то был безработным, и начало терапии, таким образом, было связано с поиском работы. Как следовало из трудовых записей, ни на одном месте он не задерживался больше шести месяцев, хотя вполне справлялся со своими обязанностями. Он не имел профессии, и у него не было никаких специальных навыков и профессиональных интересов.
Во время первой нашей встречи я спросил его, как он относится к работе, и он очень не хотел принять саму мысль о том, что работать необходимо. Такая установка, на мой взгляд, является характерной для орального типа. Провоцируя, я спросил, не чувствует ли он, что мир обязан обеспечить ему жизнь, и он без колебаний ответил «да». Он не мог аргументировать такую позицию, но она передавала внутреннее чувство лишения. Человек с такой установкой ведет себя так, словно уверен, что его обманули в праве по рождению, и он будет тратить жизнь, стараясь добиться того, что ему принадлежит по наследству. Самое большее, что здесь может сделать терапевт, — это показать ему, что его право неисполнимо. Я согласился с тем, что его «обманули», и предложил свою помощь, выписав рецепт, в котором указывалось, что предъявитель сего имеет право на жизнь и что он может предъявить сей документ в любом банке или трастовой компании США. Я подписал бумагу и вручил ему. Тут он рассмеялся. Он понял, что как бы ни были обоснованны его претензии, ему никогда не удастся их удовлетворить. Он согласился, что надо искать работу.
Терапия началась двумя месяцами позже. Мой пациент нашел место менеджера на небольшой фабрике. Здесь он впервые стал отвечать за людей и руководить ими. В первое время он даже участвовал в профсоюзном движении. Но работа оказалась нелегкой. Он был обязан являться на службу к восьми часам утра и оставаться там, пока не будет выполнено все, что намечено. Немного спустя он начал жаловаться на тяжесть работы. К вечеру он сильно уставал. Ему стоило больших усилий вставать каждое утро и вовремя приходить на работу. Но он вполне допускал, что через некоторое время будет чувствовать себя лучше, и не испытывал прежних приступов депрессии. На ранней стадии терапии я использовал время, которое оставалось после обсуждения проблем, связанных со столь важной для него службой, на работу со специфическим мышечным напряжением.
Прежде чем продолжить рассказ об этом случае, мне бы хотелось привести некоторые биографические данные о пациенте. Кроме того, нам нужно иметь представление о его телесной структуре, а также специфических напряжениях и блоках.
Пациент был старшим из трех детей в семье, где постоянно присутствовали разногласия. Его отец был свободным художником, имел свое Дело, но его доходы едва покрывали семейные расходы. Пациент имел двух братьев, один из которых страдал ревматизмом сердца.
Вот как пациент описывал домашнюю ситуацию: родители ненавидели друг друга. Мать — слабая женщина, которая, как он чувствовал, старалась найти в нем опору. Своей беспомощностью она вызывала у него отвращение. Отец семьей почти не интересовался и по любому поводу приходил в ярость. Пациент вспомнил, что, когда был ребенком, отец вызывал у него страх. Он не чувствовал, чтобы родители любили его, и не чувствовал себя способным принять их любовь. Заботу матери он называл «назойливой опекой». Никто из родителей, по его словам, ничего не представлял собой как личность.
Он перенес обычные детские болезни. Спортом он почти не занимался, зато много читал. В школе ему было трудно концентрироваться на уроках, хотя хорошие отметки получал довольно часто. Окончив школу, он в том же году поступил в колледж. В восемнадцать лет он ушел из дому и бросил учебу, начав жить с девушкой, которая затем стала его женой. Он заметил, что не знал, чем бы ему хотелось заняться, или, говоря точнее, у него не возникало желания что-нибудь сделать или предпринять. Его карьера ограничилась рядом случайных заработков, чередующихся с периодами безделья. Супружеская жизнь не удалась. Его жена тоже страдала периодическими приступами депрессии. Они разошлись на год, но возобновили совместную жизнь перед началом терапии.
В его памяти особенно живо сохранились два периода жизни. В одиннадцать лет он был очень агрессивен по отношению к девочкам. Это встречало отпор, и впоследствии, по его словам, он стал к ним равнодушен. В пятнадцать лет он примкнул к группе молодых социалистов, а затем к анархистам. По- видимому, в этих группах впервые в его жизни произошла социальная идентификация.
Отвечая на мой вопрос, пациент заметил, что самыми яркими чувствами его детства были разочарование и одиночество. С юношеского возраста он страдал сильными головными болями и тошнотой (возможно, мигренью), которые сопровождались чувством беспомощности.
До лечения у меня он прошел несколько курсов анализа у других терапевтов, каждый из которых занимал около шести месяцев. Один из них, по словам пациента, «разбил» его. Это случилось после того, как аналитик нарисовал ему истинную картину его Я в тот самый момент, когда пациент в буквальном смысле над ним смеялся. В таком приподнятом настроении пациент чувствовал себя значимой личностью. У него не было сомнений в своих талантах и способностях, которые совершенно не соотносились с его реальными достижениями. Я «сдулось», как воздушный шарик, и в результате у пациента возникли диарея, диспепсия, он стал страдать бессонницей и головными болями. Он понял, что ожидать от других аналитиков ему практически нечего.
В начале терапии важно было привести в соответствие притязания пациента, основанные на оценке им своих способностей, и реальные его достижения. Мы занимались по часу еженедельно. Каждая встреча
