- Да.
- Вы умираете. - просто ответил Весопляс и король с трудом различал его слезные глаза - и первые и вторые.
- Возьми мою корону, сын мой.
- Я не сделаю этого, король. Вы мне как отец, я не могу сорвать корону с коченеющего тела, пусть это сделают другие. Я слишком не люблю вас, отец, чтобы ограбить.
Эдуард сдавил плечо Весопляса
- Я испытывал тебя. Если бы ты согласился, я бы убил тебя тотчас. Но теперь я буду ждать тебя в аду или раю, как сына. А сейчас не мешай мне. Короли и волки не должны умирать от старости.
Тут Эдуард оттолкнул юношу и спокойно шагнул со стены.
Весоплясу показалось, что тело короля падает томительно долго, в переливах алого плаща и наконец грянулось, оплыло, смешалось с жидкой глиной и болезненным снегом. И было неторопливо, как на театре, покрыто алыми складками.
Весопляс медленно погребально затрубил в рог.
Бароны, пустившие было коней в гущу битвы, разом повернулись и набросились на труп Эдуарда, как черные крысы, ярились кони, шла грызня, и тело становилось землей под острыми копытами темных баронских лошадей.
Меньше чем через три часа англичане были разбиты, уцелевшие разбежались и встала у дверей замка Клиффордов глухая влажная тишина.
Шотландцы решили идти на Ньюкасл, вслед за варварскими отрядами скрипели закрытые повозки с крестами на пологах.
Весопляс, не стыдясь дорожной грязи стоял коленопреклоненный на мозаичных полах дворца и молчал.
Лжец, лиса, вор. Наверняка он сам столкнул старика с крепостных зубцов. И теперь, убив отца и сына, оплакивает их.
- Нет Эдуарда I, нет Эдуарда II, но может быть поможет Эдуард III, младенец… - прошептал Весопляс.
- Горе стране, где король-ребенок. - сказала королева-мать- оседлайте мне лошадь и вы, пятеро будете сопровождать меня. Что же до тебя, мальчик, я хотела бы видеть тебя своим пажом. В изгнании мне будет скучно без твоих песен. мне жаль будет твоего свежего молодого лица. Едем со мной.
- Я остаюсь. - ответил Весопляс.
- Тебе что-нибудь надо? Деньги, титул?
- Горячей воды, ножницы и чистую рубаху - ответил Весопляс.
Тем же вечером дворец опустел, как кладбище после Страшного Суда.
Лишь в угловом окне западного флигеля теплился огонек.
Всю ночь, ветреную, февральскую я бродил в бесконечных мокрых палисадах, косился на окно, оплетенное бледными плетьми плюща. Меня можно было принять за умирающего от любви, с непокрытой головой, бледного, больного.
Но мною двигала одна лишь ненависть.
Я подтянулся, зацепившись за черепичный подоконник ссаженными пальцами.
Я хотел увидеть его, преисполненным непотребства, рукоблудящего, сплетшегося в чудовищном соитии с каким-нибудь конюхом или вором.
Весопляс спокойно спал на лавке в молельной. Он был обнажен и нескромно прикрыт вытертой волчьей шкурой. Подле него догорал светильник.
По лицу Весопляса было видно, что ему не снится ничего.
Я поднял исписанный листок из его рук, прочел:
” Темнеют лица жен, трещат хребты мужей.
Счет хлеба - по зерну на плесневом ноже,
Путь голода, войны, терпения и боли.
В бесхитростных сердцах, грех юности безусой,
Родятся в год лихой великие безумства
Путь смелости, путь жалости, путь радости и Бога.
Встречает день слепой, река находит русло,
В тот добрый час, когда великое Безумство,
Взрослея, превращается в обычную любовь.”
Я наклонился над ним, готовый пережать горло, но поцеловал его в слегка влажный лоб и вышел вон.
Через две недели крестовые обозы достигли Нью-Кастла. Оставшиеся в городе жители вышли на соборную площадь.
В конском навозе копошились воробьи, день по-весеннему был ярок, солнце маслянисто играло на
