крышах. Ты, моя потаенная, стояла рядом со мной в толпе, прятала руки в беличью муфту. По случаю прибытия неведомого каравана, ты принарядилась, ветер взметывал тройной подол красной фламандской юбки.
Кого мы могли ждать в эти проклятые времена? Торговцев, актеров, бродяг - египтян?
Из повозки кряхтя, поплевывая и сконфуженно попердывая, выбрался обрюзгший краснорожий человек в роскошном облачении Судии Он был молод, по-хамски здоров и упруг, как коровячье вымя. Но, отдавая дань игре, выделывался, кривляясь, как пропахший мочой старик. За ним из повозок, будто крысы из горящего амбара, полезли монахи.
-Кто это? - спросил я у впереди стоящих.
- Инквизитор - ответили мне те, кто расслышал простуженный крик глашатого.
Вместе с монахами стоял и Командор Тамплиеров, зеленое инквизиторское знамя снова было поднято над толпой. Инквизитор требовал бумаги, подписанные самозванцем и еретиком Даниелем фон Малегрином. Суетились секретари.
Однако, мой донос возымел действие.
И тут, холодея, я понял, что если Инквизитор, этот кривляка с пивным пузом, просмотрит подписи под преступными документами, он не увидит там имени Феликс Монжуа. Везде, везде, эта тварь, Весопляс, ставил одну подпись: Даниель, граф фан Малегрин.
- Кто здесь назывался Папским легатом Даниелем, графом фан Малегрином? - спросил Судья.
-
Проклятое имя… Трижды вбили мне его в лоб…
Тот ужас, что я испытал, хватаясь за ледяную руку твою, моя безумица, не сравним ни с чем. Лучше бы меня погребли заживо, лучше бы я утонул в море или погиб в стычке. Но не в огне!
Ты слышишь, Господи, не в огне!
Ты была спокойна, по-библейски сложив руки на отягощенном чреве.
- Так кто здесь назывался именем Даниель? - спросил Судья.
-
- Я не назывался. Я и есть Даниель граф фан Малегрин, светский шпион при королевских дворах. - Весопляс неторопливо спешился, поглаживая рыженького жеребчика своего по шее.
-
- У вас есть бумага, удостоверяющая ваши права - спросил Судья.
Весопляс протянул бумагу.
Ты рассеянно заозиралась, и тут, наглец, женоподобный ублюдок, оттолкнул меня плечом и взял тебя за руку.
- Ты что… - как из-под воды спросил я, медленно отступая.
- Пшел вон. - спокойно произнес Весопляс.
Играл Папа, играли спутники его, было старческое слабоумие был смех и шепотки в толпе.
- Смотрите, смотрите на него, пусть он не смотрит на нас, говорили в толпе, толпа, вы слышали, как он советовал королю, как его слушали в папской канцелярии. Ведьма, ведьма с ним… И беременная от черта! Его сожгут Вот он!
- Кто? - спрашивал я.
- Граф Даниель фан Малегрин, - отвечали мне, - содомит и растлитель, дурной советчик и малефик.
Имя… Имя мое… Как во сне я смотрел.
- Подпись! Подпись поддельная! - закричал Судья - Взять самозванца!
Я видел, как солдатня и монахи рванулись к вам, как ты закричала, весело по-звериному, закричала ты, Агнес любимая, несущая чужого ребенка.
Вас били до крови и заламывали руки, я молился в голос, чтобы из тебя вырвали твой незаконный плод.
Я слушал твой хрип, Весопляс, видел тебя в их руках, ломоть живого кричащего мяса.
Ты играл, Весопляс, задыхаясь, путаясь в подлеске, и говорил говорил кровью, которой был полон твой рот.
Я не видел вашего процесса. Не слышал твоих ответов вор, который взял мое родовое имя, как последний грош из чашки нищего.
Знаю лишь одно, в твою камеру Весопляс, пришел тот, кто называл себя когда-то Плаксой. Он исповедовал тебя и вложил облатку в ржавую гортань.
Собираясь уходить, Ян по прозвищу Человек обернулся.
- Зачем же ты, парень, обладая таким умом и сметливостью, столь любящий своего князя, стал лжецом и вором, как не тошно тебе было совращать обоих Эдуардов, сильных мира, которые правили и отдавал приказы?
- Отче, - сказал Весопляс - я лишь та крыса, что побуждает вас прибраться в доме. Пока будут живы те, что ставят ногу на горло мужчине или женщине, я буду возвращаться. Я тот танцор и игрец в пестром плаще, который скликает крыс на свой вечный последний праздник. Дай мне поцеловать ее перед костром, черна она, но прекрасна, возлюбленная моя… - прибавил Весопляс и заснул.
“Кто там в плаще гуляет пестром,
Людей пугая взглядом острым,
На черной дудочке свистя…
Господь, спаси мое дитя”
