садов. Когда она ушла, Кара-Нингиль горько заплакала, -- она вперёд возненавидела и Узун-хана, и своих приставников с Алтын-Тюлгю во главе, и самого Джучи-Катэм, любовь которого привела её к гибели. Если её все ненавидят, как будущую ханшу, то и она всех тоже ненавидит… Всю ночь громко пел соловей над палаткой Кара-Нингиль, и всю ночь плакала Кара-Нингиль. Ей хотелось умереть такою, какою она была сейчас, -- молодою, красивою, как те сказочные красавицы, о которых пел ей Байгыр-хан.
Утром, когда Кара-Нингиль проснулась, посещение Ак-Бибэ показалось ей каким-то тяжёлым, ужасным сном. Она точно умерла в эту ночь и проснулась другою.
Как говорила Ак-Бибэ, так и вышло.
Когда кончилось испытание собранных девушек, из каждого десятка выбрали по одной, -- получилось всего несколько десятков красавиц и Кара-Нингиль попала в их число. Из этих десятков выбрали всего семь -- Кара-Нингиль попала и в это число. Из этих семи выбрали одну, и эта одна была Кара-Нингиль. Загремели трубы в Зелёном Городе, возликовал весь народ и возрадовалось сердце старого Узун-хана, когда он увидел в первый раз Кара-Нингиль. Её палатка из разноцветной шёлковой материи стояла теперь посредине Девичьего Города и над ней развевались яркие флаги, а сама Кара-Нингиль была разодета в шёлковые платья, в золото и дорогие каменья. Но под этим шёлком, золотом и дорогими каменьями спряталось чёрное, бессильное горе, давившее молодое сердце Кара-Нингиль, как могильная плита.
Свою свадьбу Узун-хан захотел отпраздновать в Девичьем Городе, где шли усиленные приготовления. В центре устроен был шёлковый розовый шатёр на золотых столбах, кругом него шли одна за другой три ограды из шёлковых занавесей -- зелёная, жёлтая, синяя. Издали этот шатёр, украшенный флагами и расшитый золотом, походил на громадный цветок. Внутри всё было убрано дорогими коврами, шёлковыми подушками, а посредине стояла широкая кровать из золота. Другие палатки образовали широкий полукруг. Узун-хан не хотел радоваться один и раздарил остальных девушек своим приближённым, военачальникам и любимцам. Досталась жена даже Уучи-Буш, правда, самая некрасивая, но недостававшую жене красоту должна выкупать мудрость великого учёного. Не досталось жены только Джучи-Катэм, которому Узун-хан сказал:
– - У тебя, лучший из двух моих глаз, не должно быть другой радости, кроме моей… Ты будешь постоянно при мне, вместе с Алтын-Тюлгю.
Чтобы царской невесте не быть одной, Узун-хан велел ей выбрать аячек из обоих садов, и Кара- Нингиль выбрала одну Ак-Бибэ, а по её указаниям и других. Когда Узун-хан узнал о сделанном выборе, то весело рассмеялся.
Ко дню свадьбы в Зелёный Город со всех сторон пришли и приехали любопытные люди, желавшие видеть своими глазами, как радуется великий хан. Когда в городе не хватило места, поселились в палатках за городом, где в зелёных берегах весело катился быстрый Ик. Всё это радовало сердце Узун-хана, и он велел выстроить вокруг Девичьего Города все свои войска, -- пусть все радуются, кто делил с ним труды и опасности войны. По обычаю, невеста должна была приехать во дворец хана, но на этот раз Узун-хан изменил его и сказал:
– - Не земля ходит вокруг земли, а солнце, так и ханское сердце…
Уучи-Буш выбрал самый счастливый день для свадьбы, как говорила ему его мудрость.
У Кара-Нингиль было столько ханских подарков, что если бы надеть на неё все шёлковые материи, золото и камни, то её раздавила бы эта тяжесть. К ней в шатёр имели право входить только её аячки и Алтын-Тюлгю, а из мужчин один Джучи-Катэм. В свадебную ночь он должен был спать в шатре, охраняя спокойствие новобрачных, -- бо?льшего наказания не мог бы придумать сам дьявол. Но у Джучи-Катэм в груди билось железное сердце, и он ходил с весёлым лицом, точно женился на Кара-Нингиль не Узун-хан, а он. Это ввело в заблуждение и Кара-Нингиль: о, Джучи-Катэм никогда не любил её!.. Чему он радуется?.. Все кругом радовались, и одна Кара-Нингиль плакала потихоньку от всех.
Утром в день свадьбы Джучи-Катэм шепнул ей:
– - Не бойся, моя радость, и слушайся во всём Ак-Бибэ, как будто бы говорил это я. Когда я вижу тебя во сне -- я умираю, а просыпаюсь и вижу тебя наяву -- ещё раз умираю… Ты будешь царицей, моё сердце.
Эти слова ободрили Кара-Нингиль. Ведь кругом были все чужие, и она знала одного Джучи-Катэм, -- знали его её сердце и глаза. О, он такой красивый и мужественный, настоящий, батырь! Одно его слово стоило всего её девичьего горя.
Рано утром в Зелёном Городе протрубила первая труба, а ей ответила из Девичьего Города другая. Это послужило сигналом для праздника. Тысячи людей, разодетых в лучшие платья, ожидали с нетерпением редкого праздника. Между двумя городами расположились двумя живыми стенами войска. Перед шатром Кара-Нингиль в полукруг были устроены места для пира, а для Узун-хана и Кара-Нингиль один высокий трон под жёлтым шёлковым балдахином. С этого места Узун-хан должен был показать всему народу новую царицу.
Громко били барабаны, трубили трубы, играла всякая музыка, только глухо затворилось сердце одной Кара-Нингиль. Страшная минута быстро приближалась, как грозная туча. Над Зелёным Городом уже стоит целое облако пыли, поднятое лошадиными копытами. Издали несётся гул человеческих голосов, точно гудит морской прибой. Когда показался из дворца сам Узун-хан, поднялся такой крик радости, что, казалось, сама земля дрогнула. Он ехал со своею свитой верхом, и чем ближе подъезжал к Девичьему Городу, тем сильнее играла музыка, а народ бежал вслед толпами, как выступившая ив берегов вода. Задрожало сердце у Кара- Нингиль, но она перемогла себя, чтобы встретить жениха с весёлым лицом. Когда поезд уже въезжал в Девичий Город, девушкой овладел страх опять, но она ещё раз победила себя и точно вся застыла.
– - Скоро всё кончится… -- шептала Ак-Бибэ, прислуживавшая Кара-Нингиль аячкой. -- Ты будешь царицей… и будешь одна.
Когда Узун-хан подъехал к шатру, Кара-Нингиль должна была его встретить во главе своей женской свиты. Уучи-Буш прочитал стихи и жениху, и невесте, что было его обязанностью, а Джучи-Катэм помог спуститься Узун-хану с лошади, вернее, снял его с седла, как подстреленную ворону. Узун-хан взял Кара- Нингиль за руку и ввёл её на царское место, рядом с собой, чтобы весь народ видел новую царицу. Играла музыка, били барабаны, тысячи народа и всё войско кричали, как сумасшедшие. Для праздника было зарезано стадо быков, тысяча баранов и везде были расставлены бочки с вином. Ликовал и радовался весь народ, как ханское сердце, а Уучи-Буш читал новые стихи в честь уже новобрачных и певцы пели их под аккомпанемент музыки.
– - Любишь ли ты меня, царица? -- спрашивал Узун-хан, тряся головой.
– - Разве тебя можно не любить, мой повелитель? -- отвечала Кара-Нингиль.
– - О, не повелитель, а подданный… -- шептал расслабленный страстью старик и у него даже глаза слезились от радости.
Пир продолжался целый день, пока не закатилось солнце, и пока Узун-хан не отдал приказ разойтись всем. Девичий Город сразу опустел, только кругом огненным кольцом охватили его костры парадной стражи, да играла музыка. Напуганные шумом соловьи сегодня не пели, и сердце Кара-Нингиль замерло, как те птицы, которые в холодную зиму замерзают на лету.
В шатре оставалась она теперь одна с Узун-ханом. Джучи-Катэм почтительно стоял у входа и ждал приказаний. Алтын-Тюлгю и аячки толпились, как овцы, в первой ограде, -- они должны были раздевать невесту, когда Узун-хан ляжет в постель.
– - Нравится тебе моя невеста? -- спрашивал Узун-хан верного слугу Джучи-Катэм. -- Это звезда, которая упала для меня с неба…
Когда аячки совсем раздели Узун-хана, и он улёгся в постель, на дорогой ковёр, Джучи-Катэм подал условный знак своей дочери Ак-Бибэ. Все аячки бросились к хану, закрыли его сверху шёлковым брачным одеялом и, схватив ковёр за края, принялись трясти, катавшегося под одеялом, Узун-хана. Это была почётная казнь для всех принцев крови, потому что существовал закон, по которому 'солнце не должно было видеть ханской крови'. Всех аячек было больше двадцати и они так сильно трясли ковёр на воздухе, что старик скоро перестал кричать, и его дряхлое, грешное тело каталось под одеялом, как кусок масла, когда трудолюбивая хозяйка сбивает молоко. Джучи-Катэм только распоряжался, -- криков хана не было слышно за звуками игравшей у шатра музыки. Помертвевшая от страха Алтын-Тюлгю ползала теперь у ног
