И скрестятся шпаги, и встретится сталь,
Пусть шпага рассудит обычным судом,
И право, поверьте, что вам будет жаль,
Когда упаду я под вашим окном.
Виктор Александрович вспомнил, как дрожащее пламя свечи освещало серьезные и решительные лица мальчишек, ничего не понимавших в любви и смерти, но попавших под очарование музыки и рифмованных слов.
Я тихо внимаю сердечному стуку
И вашему плачу не верить не мог,
Когда мне разжали сведенную руку,
Сжимавшую крепко горячий клинок.
Верю вам, эта вера меня не покинет,
Встречу вас, если правда загробная жизнь,
До свиданья, моя дорогая графиня,
До свидания, мой, благородный маркиз.
Старик взял последний аккорд, налил из кувшина вина и медленно осушил кружку…
Когда лошади отдохнули, они продолжили путь, теперь уже без остановки до самого Замка. Дубовые рощи и дикие ольховники сменились ровными рядами вишневых садов и зелеными стенами виноградников. К дороге жались крестьянские дома, огороженные плетеными заборами. Движение стало оживленнее, запряженные волами повозки тащили поклажу, у обочины не спеша покачивались чинные крытые дилижансы, вдоль дороги рысью трусили посыльные с заплечными сумками. Домов становилось все больше, и, наконец, они въехали в город, вернее городок, прижавшийся к стенам Замка. Вымощенная известковыми блоками дорога привела их к воротам. Это были легендарные ворота — каждая створка изготавливалась из одного огромного куска дерева, растущего только здесь, в Эдеме, у Северного предела. Каждый сантиметр покрывала тонкая резьба, а по краям створки были окантованы позеленевшими от времени литыми бронзовыми пластинами.
Стражи отсалютовали алебардами, Виктор Александрович, уже накинувший поверх костюма алый плащ, гарцуя на скакуне, ответил церемонным поднятием руки. Они проследовали в покои Московского Магистрата, расположенные в восточном крыле замка. Виктор Александрович с наслаждением принял душ и переоделся в парадное облачение Магистра, тяжелое и жесткое, но более привычное и комфортное для него, чем костюм ручной работы от Бриони.
В Малой Ложе Совета уже начали собираться пригашенные, в основном Рыцари, хотя было и несколько белых плащей Магистров. Виктор Александрович увидел Дональда, оживленно беседующего с несколькими Рыцарями. Заметив Виктора Александровича, Дональд издалека дружески рукой поприветствовал его, но беседы не прервал.
Мастер Церемоний выходил из дверей покоев Великого Магистра и вызывал удостоившихся аудиенции. Наконец, он огласил, что для отеческого наставления приглашаются Магистр Московского Магистрата и Магистр Средиземноморского Магистрата.
Великий Магистр никогда не принимал Магистров, сидя на своем троне из черного дерева, покрытым пластинами из золота и слоновьей кости. Эти церемонии он оставлял для простых Рыцарей. А Магистры все равны. Хотя кто может поставить знак равенства между Магистрами пусть двух самых влиятельных Магистратов, и Великим Магистром, главой самого могущественного Ордена за всю историю человечества. В руках этого старика, которого, правда трудно назвать стариком — шаг его тверд, рука крепка, а ум быстр — как и много лет назад, сосредоточена немыслимая власть. Одно его повеление — и могучие государства превратятся в руины, сильные мира сего — обращены в прах, войны прокатятся по континентам, или наоборот воцарится мир. Только глупцы могут с пеной у рта доказывать, что решения принимает Конклав. Но глупец никогда бы не стал Магистром.
Глава Ордена сердечно приветствовал Виктора Александровича и Дональда, ни словом, ни жестом не делая никаких различий между ними, хотя злые языки утверждали о его особой расположенности к Магистру Средиземноморскому Дональду Рауху.
— Прошу вас, братья, Магистры, — скрипучим голосом произнес Великий Магистр.
Они уселись за огромный круглый стол, где обычно проводятся заседания Конклава. По слухам, правда никем не подтвержденным, это и был легендарный круглый стол короля Артура. Но Виктор Александрович в этом сильно сомневался, скорее у короля Артура был стол из английского дуба, а не из полированного черного дерева.
— Я попросил вас присоединиться ко мне в моих размышлениях, поскольку почувствовал я в своем сердце тревогу и беспокойство, — Великий Магистр пожевал губами и задумчиво посмотрел на стену покоев, увешанную в девять рядов головами драконов. Всего голов было девяносто девять. Он продолжил: — когда Конклав принял решение о проведении Очищения, наши сердца возрадовались, ибо понятно, что люди погрязли в грехе, и путь, выбранный ими, суть путь греха. А не наш ли святой долг искоренять грех? И можем ли мы допустить, что бы грех торжествовал?
Великий магистр снова пожевал губами.
— Итак, дети мои, решение, принятое Конклавом, было ожидаемым и радостным. Но…
Он мастерски выдержал паузу, Виктор Александрович понял, что за этим 'но' последуют неприятности. Не вызвали же его срочно к Великому Магистру для получения отеческой благодарности. И он не ошибся.
— Но только видим мы, что ревностное трудолюбие, с коим вы, дети мои, приступили к выполнению Очищения, не всегда оказывается соразмерным целям, поставленным Конклавом. И вспомнил я Святые Начальные Уложения, где сказано, что радение безуспешное хуже, чем нерадение, ибо исправлять ошибку куда хуже, чем начинать дело заново.
На месте Виктора Александровича любой другой затрепетал бы, поскольку это было неприкрытое обвинение в нерадении. В уголках губ Дональда играла едва заметная усмешка. Но Магистр Московского Магистрата оставался невозмутимым, почтительно слушая главу Ордена. А тот говорил все тем же тихим скрипучим голосом.
— Сообщили мне, что были допущены ошибки, которые привели к тому, что детали наших стараний стали известны не кому бы то ни было, а специальным службам Московии. И это не один проект, не два, а, по крайней мере, десяток!
Вот Дональд, мерзавец, все-таки донес. А ведь времени не хватило совсем немного, Приорат Спокойствия идет по следам, вот-вот выйдет на источник утечки, но Дональд успел нанести удар. Обвинять его сейчас — поистине самоубийственно, значит надо попытаться потянуть время, дать возможность оперативникам завершить работу.
— И, насколько я знаю, до сих пор Магистрат не разобрался с причинами такого провала? — обратился Великий Магистр к Виктору Александровичу.
Вопрос был опасен. Но в нем содержался ключ к спасению, который надлежало вычленить. Надо только показать, что ничего существенного не произошло и надо совсем немного времени, чтобы все исправить.
Но Великий Магистр не дал ему договорить.
— Не следует, сын мой, тратить ненужные слова. Мне ведомо многое, а слова — это только слова.
Великий Магистр высоко поднял голову и каркающим голосом произнес:
— Я объявляю измену Ордену!
Виктор Александрович, вместо того, чтобы испугаться, изумился для глубины души. Нерадение, конечно тяжелое преступление, но измена! Бывает, конечно, что за неправильный переход улицы приговаривают к смертной казни… 'Бедная Ия', — успел подумать Виктор Александрович, заметив торжествующий блеск в глазах Дональда.
