пришлось выдержать настоящий бой с руководством родной организации, наотрез отказавшемуся допускать в святая святых маленького энергичного еврея. Тем не менее, поле боя осталось за Тихорецким, Штильмана зачислили в штат, и время показало, что он не ошибся. В девяностые годы ребята из Моссада несколько раз искали к нему подходы, но эти попытки заканчивались тем, что моссадовские зубры сами оказывались пешками в хитроумных штильмановских операциях.
В конце девяностых в результате разработанной им операции по всему миру были ликвидированы десятки лидеров опаснейших террористических группировок, после чего голова Штильмана была оценена в несколько миллионов долларов. Тихорецкому пришлось озаботиться организацией прикрытия аналитика. Но Штильман не унывал и мимоходом вычислил нескольких желающих заполучить эти миллионы, а попутно зацепил глубоко законспирированного 'крота', внедренного в центральный аппарат ФСБ.
Так они и работали: Штильман — мозговой центр, а Тихорецкий — организатор и исполнитель, пока три года назад не столкнулись с противником, возможности которого на порядок превосходили их собственные. И случилось то, чего ни один из них не мог раньше даже представить — боевому офицеру Тихорецкому — смириться с полной и безоговорочной капитуляцией и фактическому переходу на сторону противника, а пытливому Штильману — осознать, что бывают знания, от которых он предпочел бы отказаться.
Генерал достал сигарету и закурил, Штильман, не переносящий табачного дыма, не подал вида.
— Ну что, теоретик, — 'теоретиком' Тихорецкий прозвал Штильмана еще при первой встрече, — какие новости?
Штильман пожал плечами:
— По операции 'Терминал' полный ноль. Все данные закрыты на внешнем уровне. Мы знаем только факт существования операции, локализация и состав участников не определяются в принципе. Нам непонятен даже ее смысл. Известны только результаты и последствия. Ничего нового по сравнению с тем, что было неделю назад.
— Понятно. Это все?
— Все, — коротко ответил аналитик.
Генерал нахмурился, затянулся и выпустил струю дыма.
— Перспективы?
— Если удастся получить исходные данные… Реально — нулевые.
— Понятно.
Генерал резко встал из-за стола, подошел к письменному столу, последний раз затянулся и, не глядя, затушил окурок о стоящее на столе блюдце.
— Извини, Иосиф.
Штильман неопределенно махнул рукой.
— И все-таки, — Тихорецкий вернулся за стол, сел и всем телом наклонился к аналитику, — какие у нас варианты?
Штильман задумался.
— Я понимаю, что ничего нового из встречи с 'Ангелами' не проявилось?
Генерал отрицательно покачал головой.
— Ну, это было ожидаемо, — сказал аналитик, — в этом случае наша реакция ограничена. Работаем официально в обычном режиме. Продолжаем масштабный сбор данных. Остается только дождаться финальной стадии 'Терминала'. Если, конечно, мы вообще сможем зафиксировать проведение операции… Словом реально — только ждать и наблюдать, вариантов воздействия на ситуацию не вижу.
Генерал молча выслушал аналитика и опустил голову.
— Ну что же… Похоже, что выбора у нас и правда нет.
Он снова закурил, глубоко затянулся, выпустил струю дыма, снова встал и подошел к окну.
— Что с погодой? — внезапно спросил он.
— Снег, туман, — коротко ответил Штильман.
Генерал минуту помолчал и распорядился:
— Продолжать наблюдение в течение двух дней. Ни в коем случае не препятствовать проведению 'Терминала'. Тактическое руководство группой наблюдателей за Рахимовым. Все. Вопросы, предложения.
Штильман удовлетворенно кивнул. План был понятен и логичен. За одним исключением — капитан Сабир Рахимов — лучший боец в группе Тихорецкого, непревзойденный мастер боя, являлся на первый взгляд неудачной кандидатурой на командира группы наблюдателей, в задачу которых не входит силовой контакт. Сабир — это оружие, причем, как для себя определил Штильман — это оружие последнего шанса. По зачетным боевым показателям Сабир не был лучшим, даже у Тихорецкого были бойцы, способные составить ему конкуренцию на татами, или в тире. Сабир быстр, силен и точен, но в условиях тренировки эти его качества находятся на уровне хорошо подготовленного спортсмена и не более того. Но все кардинально меняется в условиях боя. Невысокий, сухой и резкий как плеть, похожий на Ходжу Насреддина из старого черно-белого фильма, Сабир превращается в идеального бойца. Когда во время известной операции в Адлере десяток боевиков прорвался за образованный 'Альфой' периметр и захватил детский сад, из Москвы была срочно вызвана в полном составе группа Тихорецкого. Еще в самолете, просчитав психопрофили бандитов, Штильман понял, что не позже, чем через два часа они начнут убивать малышей. А еще он понял, что его расчеты не убедят руководителей операции начать штурм. Тихорецкий не сомневался в правильности прогноза, но и он не мог так быстро повлиять на ситуацию. Тогда Тихорецкий подозвал к себе Сабира и Штильмана… Через час, после уговоров доставленных к детскому садику родственников бандитов и местного муфтия, те согласились принять воду и продукты для детей и позволить пройти доктору. Для недоучившегося студента Душанбинского мединститута Рахимова представился шанс. За полсотни шагов от здания садика под прицелом автоматов его заставили раздеться догола и лечь на землю лицом вниз. Вышедший из здания огромный боевик натянул ему на голову холщевый мешок, заломил руку за спину, и буквально втащил согнувшегося в три погибели Сабира в подъезд. А еще через пятнадцать минут бойцы 'Альфы', вошедшие в садик обнаружили девять трупов боевиков и Сабира, прикрытого хламидой из сорванной шторы, пытающегося успокоить орущую малышню. Выстрелить не успел никто…
Несмотря на явное несоответствие личности Сабира Рахимова задаче по наблюдению и сбору информации, Штильман воспринял предложение генерала с явным одобрением.
Генерал коротко попрощался и быстро вышел из комнаты. В дверях он остановился, обернулся и обменялся с аналитиком короткими выразительными взглядами.
V
Виктор Александрович сделал неуловимое движение рукой и перед столиком возник слуга, изящно- отточенным движением наполнивший до половины его бокал рубиново — красным вином. Он поднял бокал, посмотрел игру цвета, подождал, пока вино, пришедшее в бокал из закрытой на пятнадцать лет бутылки, не насытится воздухом, не оживет, сделал маленький глоток, затем второй, прислушался к ощущениям, еще раз оценил цвет напитка, поставил бокал на стол и удовлетворенно кивнул.
— Прекрасно, Дональд. Вы правы, ваши погреба непревзойденны. Но с другой стороны, при всем уважении, Шато Марго Муттон Ротшильд — это в какой-то степени массовая продукция, индустрия. А вы заставляете несчастных промышленников соревноваться с вашими волшебниками лозы. Это неспортивно, Дональд.
Его собеседник, Магистр Средиземноморского Магистрата, высокий мужчина с длинными черными волосами, точеными чертами лица и прозрачными светлыми глазами, вежливо улыбнулся.
— Позвольте с вами не согласиться, Виктор. Виноделие — это не спорт. Это все-таки искусство. И вы несправедливы к Муттон Родшильд — оно великолепно. Конечно, все зависит от года. Но в лучшие годы оттенок и послевкусие бывают прекрасны.
— Не буду спорить, — согласился Виктор Александрович, — по сравнению с вами, в искусстве лозы —
