Остальные подняли вой. 'Перерезать ему глотку! Убить его прежде, чем он призовет на нас демонов!' Лонгуотер Пайк первым обнажил кортик.
— НЕТ! — взревел Виктарион. — Стоять! Вы все. Пайк, спрячь сталь. Полевка, возвращайся на свой корабль. Смиренный, отведи колдуна в мою каюту. Остальным вернуться к своим обязанностям.
На миг ему показалось, что они откажутся повиноваться. Они продолжали ворчать, половина с клинками в руке, выжидающе поглядывая друг на друга. Обезьянье дерьмо падало среди них, плюх, плюх, плюх. Никто не сдвинулся с места, пока Виктарион не схватил колдуна за руку и не потащил к люку.
Как только он распахнул дверь в капитанскую каюту, смуглянка обернулась, молчаливо улыбаясь… но лишь заметила красного жреца рядом с ним, зубы ее обнажились, и она внезапно зашшшшшипела от ярости, словно змея. Виктарион дал ей хорошого пинка под зад и вытолкнул на палубу. 'Молчать, женщина. Вина для нас двоих.' Он повернулся к чернокожему.
— Полевка говорил правду? Ты видел мою смерть?
— Да, и не только.
— Где? Когда? Я погибну в бою? — Его здоровая рука сжималась и разжималась. — Если ты солгал мне, я разобью твою голову как дыню, и пусть обезьяны сожрут твои мозги.
“Ваша смерть сейчас с нами, милорд. Дайте мне вашу руку.”
Моя рука. Что ты знаешь о моей руке?
— Я видел вас ночью в огне, Виктарион Грейджой. Вы шагали сквозь пламя, суровый и жестокий, с вашего огромного топора капала кровь. Надо было быть слепым, чтобы не различить щупальца, обвивающие ваше запястье, шею и лодыжки, черные нити заставляли вас плясать.
— Плясать? — Виктарион ощетинился. — Твой ночной огонь лжет. Я не создан для танцев, и я не человек-марионетка.
Он сорвал перчатки и сунул больную руку жрецу в лицо.
— Вот. Ты это хотел увидеть? — новая повязка уже испачкалась кровью и гноем. — У него была роза на щите, у человека, наградившего меня этим. Я поцарапался об шип.
— Даже малейшая царапина может стать смертельной, лорд Капитан. Но, если вы позволите, я вылечу ее. Мне понадобится нож. Серебро подошло бы лучше всего, но железо тоже сойдет. И жаровня. Мне нужен огонь. Будет больно. Вы никогда еще не испытывали такой боли. Но, когда мы закончим, рука будет здорова.
Все эти маги одинаковы, Мышь тоже предупреждала о боли.
— Я — железнорожденный, жрец. Я смеюсь над болью. У тебя будет все, что ты попросишь…но если ты не справишься и моя рука не исцелится, я сам перережу тебе глотку и отдам морю.
Мокорро поклонился, его темные глаза блестели.
— Да будет так.
Капитана железнорожденных больше не видели в тот день, но несколько часов спустя команда Железной Победы услышали дикий хохот, доносящийся из каюты капитана, смех был громким, злобным и безумным, и когда Лонгуотер Пайк и Одноухий Вульф попытались войти в каюту, она оказалась заперта. Позже было слышно пение, странная печальная песня, как сказал мейстер, на Высоком Валирийском. Это было, когда обезьяны покидали судно, визжа, они попрыгали в воду.
На закате, когда море стало черным как чернила, и заходящее солнце окрасило небеса в глубокий кроваво-красный цвет, Виктарион вернулся на палубу. Он был до пояса голый, а его левая рука по локоть в крови. Как только его команда собралась, перешептываясь и оценивающе разглядывая его, тот поднял вверх обугленную, почерневшую руку. Струйка темного дыма поднялась с его пальцев, когда он указал на мейстера.
— Вот этого. Если перерезать ему глотку и скинуть в море, у нас будет попутный ветер до самого Миерина.
Мокорро увидел это в своих огнях. Он также видел, что девка вышла замуж, ну да что с того? Она будет не первой, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.
ТИРИОН
Лекарь зашел в палатку, бормоча любезности, но одного вдоха нечистого воздуха и взгляда на Еззана зо Каггаза хватило ему, чтобы замолчать.
–;Кровавый понос, —;сказал он Конфетке.
–;Мое искусство здесь не поможет, — провозгласил лекарь. —;Жизнь благородного Еззана в руках богов. Держите его в прохладе, если можете. Говорят, это помогает. Приносите ему воду. — Больные этим недугом всегда испытывали жажду, выпивая галлоны между опорожнениями. —;Чистую свежую воду, столько, сколько он сможет выпить.
–;Только не из реки, —;вставила Конфетка. —;Ни в коем случае.
И на этом лекарь испарился.
Бедный старый Еззан. Лорд жиров был не таким уж плохим, как бывали другие хозяева. В этом Конфетка была права. Прислуживая на его ночных пирушках, Тирион скоро понял, что Еззан стоял во главе тех юнкайских лордов, которые поддерживали сохранение мира с Миэрином. Большинство других только прожигали свое время, ожидая прихода армий из Волантиса. Лишь немногие хотели немедленно взять город штурмом, чтобы волантийцы не лишили их триумфа и лучших трофеев. Еззан не хотел иметь к этому отношения. Равно как и не давал согласия на возвращение заложников Миэрина с помощью требушета, как предлагал наемник Кровавая Борода.
Но многое может измениться за два дня. Два дня назад Кормилица был крепким и здоровым. Два дня назад Еззан не слышал топота призрачных копыт. Два дня назад флот Старого Волантиса был на два дня дальше от них. А теперь…
'Еззан умирает?', — спросила Пенни, этим своим особенным 'пожалуйста-скажите-что-это-не-так' голосом. 'Все мы умрем'.
'Я имела в виду — от поноса.'
Конфетка посмотрела на них отчаянным взглядом:
–;Еззан не должен умереть.
Гермафродит погладил лоб их огромного хозяина, убирая назад его вспотевшие волосы. Юнкаец застонал, и еще один поток коричневой воды хлынул по его ногам. Его постель испачкалась и смердела, но у них не было способа передвинуть его.
— Некоторые хозяева освобождают своих рабов, когда умирают, — сказала Пенни.
Конфетка захихикал. Это был ужасный звук.
— Только любимчиков. они освобождают их от бед мира, чтобы те сопровождали своих обожаемых хозяев в могилу и служили им в загробном мире.
Конфетка знал, что он будет первым, кому перережут глотку.
Мальчик-козел заговорил:
— Серебряная королева…
— Мертва, — закончил Конфетка. — Забудь про нее! Дракон перенес ее через реку. Она затонула в Дотракийском море.