провожающих.
— Черт, надо же, — пробормотал он, — теперь эти близнецы еще и мерещатся.
Их соседями по купе оказались весьма упитанный священнослужитель и молоденький служка лет пятнадцати, резво запрыгнувший на верхнюю полку. Немного помедлив, Алексей тоже забрался наверх, благородно уступив Леонченко нижнюю полку.
Спать не торопились. Отец Серафим — как представился батюшка — оказался весьма словоохотливым. К тому же, чтобы разговор тек веселее, извлек из своего баула большую бутыль кагора, жареную курицу, вареные яйца, огурчики с помидорами и каравай хлеба.
— Знакомство нужно отметить, — басовито изрек отец Серафим. — Прошу всех к столу.
— Так сейчас же вроде пост идет, — немного смущенно заметил следователь.
— Пост не пост, а пища в рост, — замысловато ответил священник и шлепнул по руке своего служку, потянувшегося было за стаканом:
— Мал еще вино алкать, отрок. Видишь, три стакана, значит, на тебя не разливали. Для тебя чай закажу у проводницы, а пока можешь перекусить со всеми. Ну, дай Бог удачной дороги!
Батюшка одним глотком опрокинул в себя содержимое стакана, занюхал кусочком хлеба и принялся отщипывать от курицы крылышко. Немного помедлив, Алексей и Леонченко тоже влили в себя приятную на вкус жидкость, после чего с аппетитом набросились на закуску.
— Если не секрет, по какой нужде в Москву? — через несколько минут поинтересовался раскрасневшийся следователь у отца Серафима.
— На архиерейский собор едем, пред светлые очи Патриарха. Должен был архиепископ ехать, но занемог Владыка, пришлось мне в путь собираться. Иннокентий просветил меня, сказал, что говорить, ежели ответ держать придется перед Патриархом. Ну, чай, и сам не дурак, соображу, что молвить, прости Господи мя грешного.
Батюшка истово перекрестился, затем хитро посмотрел на соседей:
— А у вас что за дело, коль не секрет?
Леонченко замялся, не зная, стоит ли рассказывать посторонним людям об истинной цели поездки. На выручку пришел Клёст:
— Да товарищ у нас в Подмосковье коттеджи строит, вот едем его навестить. Денек погостим — и обратно.
За разговорами время пролетело незаметно. Спать легли около полуночи. Алексей под размеренный стук колес отключился практически сразу. Ему снилась мать. Такая, какой он ее помнил, уходя в армию. Босая, в белой сорочке, она стояла посреди поля, над которым клубился легкий туман, и улыбалась Алексею немного грустной, доброй улыбкой.
— Мам, я так по тебе соскучился, — сказал он, подходя и глядя ей в глаза.
Мать молча провела холодной ладонью по его щеке, и он заметил, как в уголке ее глаз набухают слезы. Он хотел сказать маме, чтобы она не плакала, с ним все хорошо, у него замечательная девушка… Но тут слезинки покатились вниз по ее щекам, из прозрачных становясь темно-красными.
Алексей испуганно отшатнулся, и образ матери растаял вместе с туманной дымкой, еще мгновение назад покрывавшей поле. Теперь он стоял на огромном плато, вокруг которого в багровом пламени заката вздымались темные пики гор. Именно темные, а не снежно-белые, и уже от этого внутри Клеста затаилось тревожное предчувствие.
— Ну что, поговорим, брат?
Он обернулся на голос, и увидел ЕГО. Сводный чем-то он напоминал библейского?!!! Иисуса. Правда, в отличие от сына Господа он был одет в иссиня-черное рубище, из-под низкого подола выглядывали босые ступни, а длинные, спутанные волосы ниспадали на плечи. В правой руке Зиновий держал посох, а левой откинул со лба темную прядь. Из взгляды встретились, и Алексей невольно отпрянул, словно получив толчок в грудь.
— Тебе не сломить меня.
Он шагнул вперед.
— Ты убил мою… нашу мать, на твоей совести еще несколько смертей, но что ты будешь делать, когда расправишься со всеми? Если, конечно, мы тебя не остановим раньше… Убьешь меня? И ты этим удовлетворишься? Я понял, что ты за существо, и думаю, что простое убийство тебя вряд ли удовлетворит. Но если ты хочешь, чтобы я молил тебя о пощаде — этого ты не дождешься…
Зиновий снисходительно улыбнулся, словно вел диалог с малолетним несмышленышем:
— Нет, ты меня не понял, брат. Даже я сам себя не до конца понимаю. Но цель мою разгадал. Хотя проку от этого… Я буду убивать тех, кто сделал меня таким, после того, как расправлюсь с их ублюдками, я буду убивать твоих друзей, которые тебя окружают, а на закуску я оставлю тебя. И ты мне не сможешь помешать, я слишком сильный соперник для тебя. Да, ты можешь противостоять моему дару овладевать чужим сознанием. Это редко встречается, но ты ведь тоже не такой, как все. Но это наяву. А здесь, в мире твоих снов, я полновластный хозяин твоих мыслей. Что, не веришь? Ну, тогда попробуй что-нибудь со мной сделать, испепели меня огнем своих глаз, разорви на части, в конце концов… Что, даже попытаться боишься? А я не боюсь. Нет, я не буду тебя убивать, твое время еще не настало. Но ты испытаешь такую боль, что смерть покажется тебе самым желанным, что может быть в этом мире.
Зиновий сделал движение посохом, и голову Клеста будто сжало железным обручем. Он схватился за невидимую полоску металла, пытаясь ее разогнуть, но обруч сжимался все туже… Алексей почувствовал, как из носа и ушей течет кровь, но это казалось ему сущей ерундой по сравнению с тем, какие адские муки он испытывал. Казалось, голова сейчас просто лопнет, словно спелый арбуз…
Глава 22
— Ай-я-яй, вот беда-то…
Клёст открыл глаза, еще не соображая толком, где он и почему вокруг так темно. Увидел на уровне своего живота чью-то голову в обрамлении густой бороды. Батюшка тревожно хмурился:
— А мне вот не спится, у меня всегда в поезде бессонница. Слышу, кто-то стонет, поднялся, гляжу, ты, да еще и юшка из носа и ушей течет. Давление, поди, угадал? Хотя молодой еще вроде… На-ка, возьми платок, утрись. А еще лучше, сходи в туалет, умойся.
Алексей кое-как спустился вниз. Леонченко и юноша-служка мирно посапывали под стук колес. Да, если бы не бессонница отца Серафима, глядишь, так и помер бы во сне.
Когда вернулся из туалета, попал под пристальный взгляд батюшки:
— И часто это с тобой?
— Что?
— Ну, припадки ночные с кровоизлияниями?
— Первый раз. Нет, честно, никогда такого еще не было. На давление никогда не жаловался. Какая-то ерунда приснилась, уже и не помню, какая. Надо будет по возвращении врачу показаться.
На самом деле Алексей все помнил, но не стал признаваться в этом священнику. Чем тот мог помочь? Молитву разве что прочитать, да святой водой окропить. Только не верил он во все эти чудеса. Так зачем еще вмешивать сюда посторонних?
Рассудив так, он снова забрался на верхнюю полку. От испачканной кровью наволочки пришлось избавиться. Но теперь он боялся уснуть. Ему было по-настоящему страшно. Алексей лежал на животе, вслушивался в мерный перестук колес, глядел на мелькавшую между облаков луну, тускло освещавшую бескрайние поля, и думал о том, что ввязался в игру, победитель в которой может быть лишь один. Либо он, либо Зиновий. Третьего не дано.
И все же его сморило. Когда Клёст проснулся — за окном светило солнце. Состав подъезжал к столице.
О ночном происшествии больше ни Клёст, ни отец Серафим не обмолвились ни словом. Хотя Алексей, конечно же, не мог забыть того, что пришлось пережить ему этой ночью. Он постоянно чувствовал присутствие Зиновия. Не исключено, что тот находится сейчас в толпе снующих по перрону пассажиров и
