или нет. Он был самым высоким в группе — примерно 173 см. У него были темные всклокоченные волосы, челка, темные глаза и самые пушистые ресницы, какие я когда–либо видела у мужчины. Компания «Мэйбеллин» просто обязана была срочно подписать с ним контракт! К тому же у него был волшебный английский акцент. По крайней мере, понимала я его несколько лучше, чем австралийскую речь остальных. Они сразу начали дразнить меня, советуя быть подобрее к Клиф–фу, потому что он новичок в группе. Да– да, этого–то мне, откровенно говоря, и хотелось…
Перебросившись шутками с коллегами, Клифф пригласил меня спуститься вниз и взять что–нибудь в баре. Он спросил «Смартиз», а бармен подумал, что это какой–то коктейль. Несколько минут Клифф безуспешно пытался объяснить, что ему нужно, потом плюнул и пошел обратно. Спустя многие годы я узнала, что «Смартиз» — это английский аналог наших «M&M's». Бедный парень, он не выпить хотел, а шоколаду!
Концерт открывала довольно тусклая чикагская группа «The Hounds». Вход стоил 3 доллара, и в клубе вряд ли было больше 75 человек, считая барменов. «The Hounds» меня никогда не впечатляли, так что все время их выступления я проторчала в гримерке, болтая с роуди. Поскольку музыки «AC/DC» я раньше не слышала, то и не знала, чего ожидать от них как от группы. Когда они начали готовиться к выступлению, я спустилась и нашла себе местечко у звукового пульта. Мне уже понравилось, что они были очень милые и располагающие к себе. Но я не очень рассчитывала, что они не окажутся очередными любителями побренчать в компании. В конце концов, не каждый день появляются новые «Led Zeppelin» и «Black Sabbath». По крайней мере, так было до вечера того вторника в августе 1977 года.
Погас свет, и группа вышла на сцену. Неожиданно Фил начал равномерно бить по верхней тарелке под аккомпанемент мощного баса Клиффа. После нескольких аккордов вступил Малкольм, а затем и Ангус — вся группа начала играть «Live Wire». Звук был просто неземной громкости. Бон в узких синих джинсах и без рубашки стоял на краю сцены. Он посмотрел в прожектор и закричал… «Well, if you lookin' for trouble, Гт the man to see. Well if you're lookin' for satisfaction, satisfaction guaranteed. Cooler than a body on ice, I'm hotter than the rollin' dice, send you to heaven, I'll take you to hell, I ain't foolin', can't you tell? Live wire, I'm a live wire…» («Если ты ищешь неприятностей,я тот, кто тебе нужен. Если ты ищешь удовлетворения, то будет тебе удовлетворение. Я холоднее замерзшего трупа и горячее игральных костей. Я подниму тебя до небес, я пошлю тебя к черту. Я не шучу. Какой базар! Оголенный провод, я оголенный провод…»)
«О боже! Как это? Как это можно играть так громко? Малкольм и Клифф подпевают, а гитарист, похоже, сошел сума! Он не переставая носится по сцене с начала песни. О нет — он упал! Он катается на спине, притом не пропуская ни ноты!» «AC/DC» пели, а я все пятилась по стеночке от группы назад. У меня на руках волосы встали дыбом, по телу бегали мурашки. Я чувствовала себя так, будто засунула палец в цоколь лампочки. К тому времени я наслушалась рок–н–ролла — даже слышала живьем «The Who», — но у «AC/DC» он звучал так, будто они его и изобрели!
Последний раз какая–либо группа вызывала у меня похожие чувства, когда мне было восемь лет. Одним воскресным вечером Эд Салливан[27] представил четырех парней из Ливерпуля — «The Beatles». Даже в том возрасте я понимала, что передо мной феномен. То же самое я почувствовала и тем вечером в «Стоунхарс».
Перед 70–80 растерявшимися жителями Среднего Запада группа перешла от «Live Wire» к блюзовой, сексуальной версии «She's Got Balls» («У нее есть яйца»). Любой мужчина, написавший песню о крутом женском нраве, немедленно становился мужчиной моей мечты. Мало того что эти парни выдают рок с энергией «Led Zeppelin» — они еще и пишут песни о том, что у цыпочек бывает крутой нрав! К концу первой же песни я была более чем впечатлена. Я была потрясена, не могла двинуться с места и отвести взгляд от Бона.
Дав слушателям отдышаться, парни продолжили песней «Problem Child». Слова ее были во многом об Ангусе, которого Бон считал «в какой–то мере малолетним преступником»: «What I want I lick, and what I don't I kick, and I don't (ike you…»(«Что хочу, то беру, а что не могу — ломаю. И ты мне совсем не нравишься»). Ну как тут их не полюбить? Группа продолжала выдавать многомерный звук, а исходящую со сцены энергию можно было резать ножом. После первых трех песен я решила, что Малкольм, Клифф и Фил — лучшая ритм секция, которую я когда–либо слышала. На мой взгляд, они таковой и остаются. Ангус, конечно, выдающийся гитарист, он способен без устали носиться по сцене как заведенный, при этом не упуская ни ноты, но замечали ли вы когда–нибудь, что делают Малкольм, Клифф и Фил? Ведь они просто кладезь ритма.
К этому времени все в баре уже стояли и не отрываясь смотрели на группу… и тут как раз Бон объявил, что следующая песня называется «The Jack». Ангус начал песню, взял пару нот, а остальная группа, дразня публику, сыграла несколько совсем других аккордов, и Бон начал петь: «Gonorrhea, I've just had my first dose of gonorrhea» («Гонорея, у меня теперь гонорея…») — на мотив песни «Maria» из бродвейского хита «Вестсайдская история». Кто знал, что Бон будет петь мюзиклы? Однако, судя по всему, мюзиклы он любил и часто слушал.
Теперь вся группа завывала, а Бон жаловался на девку, которая наградила его триппером. Текст импровизированный, и эти стихи, должно быть, самые скандальные из всех песен «AC/DC»: «She gave me her mind. Then she gave me her body, but it seems to me she gave it to anybody, I made her cry, I make her scream, I took her high and curdled her cream. But how was I to know that she had been there before, she told me she was a virgin, she was number nine ninety–nine of the critical list and I fell in love with the dirty little bitch, she's got the jack, she's got the jack…» («Она отдала мне свою душу, а после свое тело, но, сдается мне, она всех имела как хотела. Со мной она кричала, со мной она стонала, со мной она взлетела, со мной она упала. Но откуда я мог знать, с кем она была до того, — она сказала, что она девственница, что она в группе риска на 999–м месте, а я влюбился в грязную сучку, у нее триппер, у нее триппер…») Это те слова, которые он пел тем вечером, но, конечно, на записи песни текст совсем другой. Тут ему уже начал подпевать весь клуб, а я полагаю, что не так–то просто заставить парней с молочной фермы петь о венерических заболеваниях. Что это, черт возьми, за ребята?
Весь следующий час мы были загипнотизированы группой. Звук, бит, сила, мощь, блеск в глазах Бона приковывали внимание. Я ошибалась… один–два раза в жизни можно наткнуться на группу уровня «Led Zeppelin» и «Black Sabbath», и я, к счастью, оказалась свидетельницей этого.
В конце выступления Бон посвятил последнюю песню Элвису, «которому следовало бы играть старый добрый хард–рок». И все закончилось. Народу в клубе было немного, но готова поспорить, что каждый потом поднялся в гри–мерку, чтобы поговорить с «AC/DC». Группа оказалась более чем радушной, и ребята довольно долго болтали со всеми, кто хотел поболтать. Я ждала — пока комната освободится. Мне нужно было полное внимание группы — особенно Бона.
Когда я подошла к нему. Бон отдыхал, сидя на кушетке. Он поднял глаза, и я сказала: «Господи, Бон! У меня прямо носки сдуло!» Он от удивления открыл рот и спросил: «Чего?»
Я ответила: «Ой, прости. Сдуло носки—это сленговое выражение. Я имею в виду, что ты был просто невероятен! Группа у вас совершенно потрясающая!» Это ему больше понравилось, он улыбнулся и поблагодарил. Я с трудом сдерживала свой энтузиазм и сообщила уже всей группе, что в один прекрасный день они станут известны по всему миру. После этого все заржали и начали отпускать какие–то слишком умные для меня комментарии. Я продолжала: «Правда–правда! Пройдет два–три года, но вы станете великими!» И тут я выпалила: «Когда–нибудь вы будете такими же великими, как»Rolling Stones«!» Я хорошо помню, как это сказала, и едва у меня вырвались эти слова, я подумала, что я совсем не хотела сравнивать их именно с этой группой. Я ничего не знала о том, что они боготворили «Stones» и что однажды они окажутся единственной в истории группой, которая будет выступать с ними на концертах на равных. Когда я высказалась, Ангус засмеялся, сбросил ботинок и поднес ногу к моему лицу. Посмотрев на меня, он спросил: «То есть когда–нибудь я смогу купить себе новые носки?» Да, Ангус, однажды ты не только сможешь купить себе кучу новых носков — твой портрет будет на этих носках напечатан.
Пока шли мои излияния, рабочие сцены разбирали аппаратуру и грузили ее в кузов фургона. Им предстояло ехать на следующий концерт. Группа возвращалась в «Холидей–инн» на окраине города. Кажется, это Бон пригласил меня с ними в мотель. Я вежливо отказалась, решив, что не стоит вступать в слишком близкие отношения ни с кем из группы. Эта команда была одной из лучших среди всех мною слышанных, и я знала, что они скоро добьются больших успехов. Хотелось, чтобы мы остались с ними друзьями, а поехать в мотель означало разрушить свой образ серьезного рок–журналиста. Замечательная
