округлялись. И руками она делала массу движений. Особенно пальцами. И все это волей-неволей наводило на мысль о члене. Будто она что-то делала с невидимым членом. Ну и член у мужчин обычно становился очень даже ощутимым. Но Ирку нельзя было назвать архетипом блондинки-сучки. У нее в сумочке всегда лежал калькулятор, и она очень любила подсчитывать. Особенно проценты, которые должны были ей достаться с какой-либо сделки. Проценты были небольшими, но сделок было много, совершенно немыслимых и несовместимых на первый взгляд. Но вполне укладывающихся в белокурой Иркиной головке. «Растранжириваешь свое время и способности», — комментировала вечную суету и опоздания Ирки ее подруга Марина. Она была как ее ручка «Кросс» — очень прямо всегда держала спину. Ну и в жизни, в деловой ее части, любила порядок и дисциплину. Правда, сказать, что Маринка была «несгибаемой бизнесвумен», железной женщиной или как их еще называют, этих уверенных высоких и худых шатенок… — было бы преувеличением. В Маринкиной сумке помимо калькулятора можно было иногда найти джоинт. Это называлось ностальгией по семидесятым, по юности. Маринке было тридцать восемь, Ирине — тридцать, хотя они принадлежали к тому типу женщин, которых всю жизнь называют «девчонки». А Владу, в чьей постели они проснулись в этот субботний полдень, ему было за полтинник. Ну, за такой, современный — комплекс мультивитаминов плюс минералы, спортклуб, теннис, йога иногда, алказельцер вместо пива с похмелья.
— Я давно не чувствовал себя так… как бы сказать… свободно, что ли. Утром.
— Это потому, что в наших глазах нет мигающей надписи: «Хочу замуж!» Мы уже были… — Маринка разглядела сейчас, что правая мочка уха Влада проколота. Она лежала рядом с ним, откинув голову назад, на простыню без подушки.
Ирина вошла в комнату с кружкой:
— Запах свежего кофе — и утро прекрасно! Хотите?.. Я вам принесу.
Эта компания познакомилась на банкете после конкурса «Элит модел лук-97» в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Горячо поболев за победительницу — самую стройненькую нимфетку-переростка Диану Кравчук, — Ирка с Маринкой нагло прошли в банкетный зал имени какого-то русского классика. Там они и нашли скучающего по ногам немногих манекенщиц агентства «Рэд старз» Владислава. У манекенщиц в глазах не светилось «хочу замуж», но все они явно хотели быть взятыми — в рекламу, в любовницы к суперагенту, в Париж: в дело, короче. А у Ирки с Маринкой были свои дела, и они хотели развлекаться. Сами фактически и прицепились к Владу.
— Почему нам все не нравится? — Ирка сидела на краю постели, в ногах Влада и Маринки, уже пьющих кофе, дымящих первыми утренними сигаретами. — Мы всем недовольны… И мы ведь не хотим заранее все раскритиковать! Мы очень даже были воодушевлены вчера, а, Мариш… А все оказалось каким- то…
— Как у Черномырдина! — засмеялся Влад. — Русские всегда слишком высоко планку ставят.
— И получается — недосягаемая мечта, вечное стремление к чему-то эдакому… Мне это объяснял американский психиатр. — Маринка потягивалась по-кошачьи, вспоминая другого американского доктора. Такое утреннее потягивание страховало якобы от сердечных ударов.
— А ты что, в Америке жила?.. Я тоже. Можно сказать, и сейчас частично живу.
Маринка прожила в Америке пять лет — с 83-го года по 88-й. Оттуда она привезла лицензию агента риал эстэйт*, окончив там колледж. Она была первой, расселившей коммуналку на Арбате и продавшей квартиру американцам. По американским расценкам на недвижимость. Иногда ей казалось, что это было в другой жизни — так невероятно быстро менялись цены, и на баксы тоже. Она, правда, успела и Ирину втянуть в дело. По-русски это звучало очень основательно — продажа недвижимости. Ирку это приводило в какой-то детский восторг. «Ничего не надо везти, перевозить, транспортировать… Оно есть, вот стоит недвижимо дом. Это только мы во-круг него все время двигаемся!» «От тебя самой можно двинуться мозгами!» — говорил Ирочке один из любовников и дарил что-нибудь, умиляясь ее непосредственностью.
— Вы ж не лесбиянки, девчонки… Это я так, я просто как-то вспомнил женщин и девушек, с которыми общался последние два года в Москве. Молодые девки амнезийные, все, по-моему, немного… двинутые. Вот даже в этих клипах они все, как их одежа: блестящая и пластиковая. — Влад лежал теперь с подлезшей ему под мышку Ирочкой.
Маринка стояла у окна, против света, демонстрируя ему свой тонкий силуэт, просвечивающий сквозь маечку-комбинашку… Они не были с Иркой лесбиянками.
— Наша страна сейчас переживает половой кризис. Новое поколение мальчиков не трахается. Им засрали мозги тем, что в каждом кроется педераст. Только, мол, дай шанс. Стакан то есть. А вот народ, мужики простые, они как раз после стакана только и лезут на бабу. А на молодых модных девушек не лезут…
— Когда мне было двадцать два года, я ни о чем, кроме этого дела, не думал. Я готов был днем и ночью где угодно и ради этого куда угодно нестись сломя голову, бежать!
— Ну ты, Владислав, и сейчас не откажешься! — Ирка пощекотала его за ухом и нащупала дырочку в мочке. — Бог мой, у тебя и уши проколоты!
— Да это со времен хипповства. Кратковременного, правда. Я думал, она зарастет…
Ирка сразу же стала пытаться продеть ему в дырочку свою сережку-колечко:
— Я так мечтала попасть в этот знаменитый гей-клуб в Париже, «Квин»… Ну, здесь хоть пойти в «Империю кино». Но только специально нарядившись! Мы бы могли пойти втроем, а? У меня есть все эти наручники, плеточки… боже мой, они такие дорогие! Мы бы тебя нарядили в какого-нибудь садо-мазо!
— Бедная крошечка! Некому на тебя намордничек надеть. — Влад перевернул Ирку на живот и шутливо стал шлепать ее.
Маринка стояла у окна и глядела на белые ягодицы Ирки и смуглую руку Влада с золотистыми волосками у запястья. Рука постепенно стала продвигаться к центру и потом юркнула между ягодиц, и в конце концов глазам Маринки предстали уже ягодицы Влада. Он обернулся, увидел лицо Маринки и так продолжал смотреть на нее все время, качаясь на Ирине, верещавшей под ним. Его глаза сделались темными. Маринке очень захотелось поцеловать его. Она подошла к постели, легла на бок, вплотную к ним, и поцеловала Влада в губы.
Владислав ездил в Америку три-четыре раза в год. Его взрослая дочь — ей исполнилось двадцать в этом году, — как говорила жена Влада, ее мать, «сошла с оси». Они жили в Америке тринадцать лет, так что дочь Влада, Вера, там выросла, училась и «всему обучилась»! Последний раз, когда Влад помогал им переезжать на Лонг-Айлэнд, где его жена купила дом, он обнаружил в Веркиных коробках ее дневники. Помимо мужских имен, в них перечислялись способы прославиться. Например — напасть на знаменитость. Приводился в пример Мэнсон. Вот, мол, никто и не помнит уже Шэрон Тэйт, жену Полански, которую «семья» Мэнсона убила, а его знают все! Боготворился жуткий тип по имени двух американских звезд — Мерилин Мэнсон. Да, убийца тоже был звездой, наравне со звездами голливудскими. Влад не стал рассказывать жене о дневниках. Он только подумал, что поколению его дочери должно быть жутко скучно. Ничего не надо отстаивать, никаких «революций» не светит. Даже по сравнению с его молодостью в Москве, когда он пару лет хипповал, тусовался со странными, мягко говоря, типами, половина из которых уже померла. Они что-то дерзали, шли на скандал, буянили и таким образом утверждались. Здесь, сейчас надо было отвоевывать только место под солнцем — университет, профессию, место службы, зар-плату. Такая жизнь была лишена мечты, что ли.
Жена Влада — ревнивая собственница и стерва, позволяющая себе все, но следящая за моральным обликом самца (поэтому они и разошлись, официально не разводясь из-за налогов), — работала в коммерческом отделе гигантского издательства. Вообще, она была начитанной, эрудированной и современной женщиной с подвижным умом, и Владу было очень сложно найти ей замену после разрыва. Она, конечно, по-своему была несчастна. В Америке ей все, как она говорила, было «клиар»*. Возвращаться же в Москву, по ее же словам, было «стюпид»**. В этой «мазер Рашиа» хоть и появились супермаркеты, идти (ехать!) к ним надо все по тем же улицам, на которых в тыщу раз лучше смотрятся «овощи-фрукты» и бомжи! Влада окружали люди, преуспевшие в деловой жизни и… да, люди вот разделяли жизнь, и получалось, что на личную не хватало сил и времени. И ее, личной жизни, даже боялись. И в то же время по ней тосковали. Как приятель в Париже, куда Влад часто ездил по делам Росвооружения.
Этот Олег, одичавший от одиночества, работал в фирме «Матиф», занимающей второе место в мире
