- Ты, верно, все же идиот, Имруулькайс, - тихо сказал Тарег, запрокидывая голову. - Столько прожил среди людей, а простым вещам не научился.
Джинн не ответил.
В черной высоте белесо стелился Соломенный путь. В пустом мертвом небе гулял ночной ветер. Светало.
4 Тесные врата
Горы, казались, закрывали небо - целиком. На прошлой неделе северо-западный ветер пригнал с моря низкие серые тучи - и так и не сменился. Поэтому вершины Маджар растворялись в преддождевой дымке. Впрочем, тяжелые облака не спешили разродиться влагой. Зеленеющие низенькими дубами кряжи уходили ввысь, ввысь, задирая подбородок глядящего на них - а у кромки серых отвесных скал скрадывались серо-молочной пеленой.
В холодном воздухе висела влага, и люди целыми днями дрожали у костров. Отогреваться получалось плохо: одежда не сохла, полотнища шатров набухали промозглой сыростью. По лагерю ползли запахи разлагающейся травы, подгнивающей ткани - и хватающие за горло болезни. От чихающих стали шарахаться - без толку. Люди умирали в лихорадке, кашляя и хватаясь за кадык. Лекарям жаловались на огонь, которые грыз внутренности, а потом мучил и жег грудь.
Старый ибн Шуман, повидавший на своем веку не одно поветрие, уточнял: живот горит от язвы. Местная пища не шла многим, а караваны с провизией приходили все реже - их то и дело перехватывали и разоряли карматы. А в груди огонь - это от источенных заразой легких. Иногда люди не замечали, что им день ото дня становилось все труднее дышать и волочить ноги - и вдруг ложились и тихо умирали, хватая ртом воздух. Это все легкие, кивал, запахивая шерстяную накидку, ибн Шуман. Иногда зараза таится до последнего - даже жара не дает.
Но дело не поветрии, говорил старый лекарь. Это климат. Влажность, холод, ветер с моря. Ну и ледяное дыхание Маджар. Замогильный хребет надменно созерцал копошение людишек у своего подножия.
Марваз поежился и еще плотнее замотался в одеяло. Сапоги прохудились и пропускали влагу. А если дождь пойдет? Каид с шумом втянул сопли - и тут же воровато оглянулся. Мало ли, услышат, попрут вон из палатки.
Он все хотел спросить у местных - а что, у них каждую зиму так? Холодина, ветрище, сырость? Как здесь жить-то? И зачем? Но местные - те, что не сбежали, едва завидев передовые разъезды, - лишь мрачно посматривали и хмыкали. Ну и предлагали выпивку и баб. За самовольную отлучку давали пятьдесят палок. Но многие все равно рисковали - и выигрывали, по общему мнению. Лучше потом чесать полосатую спину, чем вот так гнить среди луж и чужого кашля.
Откуда-то справа донесся гомон. Марваз прислушался - в последнее время в лагере воинов веры ходили все больше тишком да понурив голову. А что ж еще делать - позорники, одно слово позорники. Вызвались гази ни много ни мало - взять Марагу. Городишка-то сам плевый, а вот замок, он там да. Факельная башня - квадратная, здоровенная - торчала высоко над долинкой, издалека видать. Ну и сидел в ней гарнизон - решительно так сидел, сдаваться при виде газийных белых одежд не спешил.
Ну так вот. Воины веры подошли под стены и давай на бой вызывать. Ну, карматы ни в какую. Припасы у гази стали на нет сходить, а верблюды, как назло, сожрали в полях под замком что-то не то и стали дохнуть от просеру. Ну, тогда Хаджадж ибн Умар отрядил половину войска на поиски - авось найдут чего посъедобнее в соседних долинах. Сам-то Марваз под Марагой сидел, в долины не ходил, и правильно сделал, как потом выяснилось. Горе-воины поперли наудачу - но не по дорогам, карматов опасаясь, они поперли, а какими-то окрестными тропами. В общем, сколько их там было, тысяча рыл, все они заблудились. Верблюды же ихние продолжали исходить поносом, и так, бесполезно блуждая и урча животами с голодухи, гази набрели на какой-то вилаят. Ну, попалили там все под горячую руку, подчистую разграбили и сели пить - победу, значит, обмывать. Тут-то на них и вышел карматский корпус - от пленных потом узнали, что карматы шли с подкреплением к Саару, но тоже заблудились в пяти пальцах. В общем, там эти два одиночества и встретились. Карматов было меньше, но гази они наваляли так, что те побросали верблюдов с поклажей и прыснули, как куропатки, в стороны.
Словом, под Марагу воины веры вернулись голоднее и жалобнее прежнего. И не все - сотни три полегло в той бесславной стычке. Позорники. Таким оружие зачем давать, они его стыдом покроют.
Ну так вот. А под Марагой Хаджадж ибн Умар решил с местными приторговаться, и жители окрестных вилаятов устроили под стенами замка здоровенный базар. Марваз туда ходил, ибн Умар туда ходил - ну и карматы из замкового гарнизона тоже туда часто наведывались. Так, бок о бок, они пожили месяцок, потом сходили на штурм, потеряли еще пару десятков людей, и Хаджадж ибн Умар решил, что надо отступать от неприступных стен, ради штурма которых он успел собрать по окрестностям десятка три тачек и аж две арбы. Когда он вернулся в главный лагерь, от смерти позорного вояку спасло лишь то, что он решил доложиться халифу прям на войсковом майдане, и Тарика успели от него оттащить совместными усилиями двух десятков амбальных тюрок. А так бы все - каюк, снес бы нерегиль ему голову.
Теперь все кучно стояли в виду Саара и судили и рядили, как взять его укрепления. На штурм ходили уже два раза, да все бестолку. Да, а Марагу все-таки взяли. Точнее, взяла ее джунгарская полутысяча, которую к замку водил Орхой. Базара, говорили, теперь нет там больше - как, впрочем, и Факельной башни.
А под Сааром стояли уже, почитай, второй месяц. Крепость торчала над скалой, как крючковатый старческий палец - похоже, три ее многоугольные башни возвели на каком-то старом фундаменте. Странном таком, словно острые арки попалило страшным подземным пламенем, и они покривились и просели. А может, это все промоины в камне, мало ли чего в этих краях примерещится. Тошно здесь было. Тоскливо.
Марваз почесал под мышкой и прислушался - не, точно, орут.
- Что там за крик, во имя Всевышнего? - окликнул он одного из своих.
- Идут жаловаться халифу, о Марваз, - отмахнулся рукой молодой ханетта.
- На кого, о Бадр? - изумился каид.
- На Тарика, - снова отмахнулся парень.
Ах вот оно что. Ну да, вчера вышел приказ: сниматься с лагеря и снова идти к Саару. Засыпать камнями ямы, что хитрые карматы нарыли против джунгарской кавалерии. Ну и выковыривать из земли рогульки-хасак - набросанные среди травы и щебенки железные шипастые звездочки конников тоже не радовали. Понятное дело, Хаджадж ибн Умар возмутился позорным поручением.
- Сходить, что ль, посмотреть...
А все одно делать нечего - а когда правоверному нечего делать, он радует иблиса.
- Пойдем и мы, о Бадр, дабы не уподобиться башмачнику, узнавшему последним о том, что жена его в тягости, - приглашающе махнул рукой Марваз и шумно высморкался.
...Поскольку Тарик сидел в седле, его хорошо было видно даже из толпы.
Ибн Умар тоже взгромоздился на своего хадбана, да еще и опоясался длинным мечом в железных ножнах. Сейчас эти ножны были высоко воздеты над его чалмой - предводитель добровольцев свирепо размахивал снаряжением, осыпая нерегиля руганью:
- О сын падшей женщины! Дети ашшаритов не носят ведра с камнями!
Толпа за спиной и по бокам от Хаджаджа орала в несколько сотен глоток. Сиглави Тарика храпел и вскидывал морду, пятясь от разъяренных воплей. Неригиль кривил губы в презрительной гримасе, сдерживая коня и разворачивая его к крикунам боком.
- Мы требуем настоящего дела! Мы пришли сюда не для того, чтобы носить камни и ковыряться в земле! Мы пойдем в бой! Мы возьмем Саар или погибнем!
Тарик наконец взорвался:
- Возьмете Саар, о сыны праха?! Забыли про Марагу?! Вы бараны! Тупые, несмысленные бараны!
