Мельин и другие места

Зычный глас вербовщика хорошо запомнился, но сомнения не покидали. В Легионах сотни воинов, многие ли дослужились хотя бы до центуриона? Ты нужен Империи, но даст ли, что нужно тебе?

Гораздо вернее — погибнуть. Пришли тяжкие дни, и нелюдь ни при чем — Каменный Престол гномов молчал, Дану почти целиком истреблены. После столкновения двух Мечей присмирели. Война с магами, по слухам, тоже кончена, Император достиг цели. Напоминал о себе Семандра, но в Дензборе, на западе Империи, это призрачная угроза. Но новая угроза — язва Разлома. Убежище невиданных чудовищ, с коими не справились прославленные Легионы. Келлос убеждался, новобранцы нужны там. И колебался.

Наконец, глаза наткнулись на высящуюся в тумане крышу покосившегося домика со старыми, обветшалыми стенами.

Над домом нависло раскоряченное дерево, ветви пытались заглянуть в завешенное окно, трогали острыми пальцами ткань, но та не поддавалась. Сквозь дыры в занавесках пробивался тусклый свет, казался потусторонним, странным в мире серости. В доме никого, Келлос знал хорошо, потому свернул, ступни ощутили более твёрдую почву.

Из тумана, подобно призрачному кораблю, выплыла коряга. Подойдя, парень разглядел наплавы и наросты на некогда живом стволе. Теперь жили лишь мрачные грибы-паразиты.

— Хто? — раздался голос из мглы. Келлос ожидал вопроса, но вздрогнул.

Он подался вперёд, из коры под пальцами выступила влага. Опершись, сел спиной к стволу.

— Здравствуй, дядя Роммул.

— А… Келлос. Здравствуй, сынок.

Из тумана вынырнуло морщинистое лицо, вперились тёмные дыры глаз. Парню стало не по себе, Роммул давно не походил на живого человека. Длинные седые волосы покрылись склизким, похожим на тину, кожа потемнела, старые шрамы белели росчерками. Более выделялся рванный рубец на лбу, словно от ожога, края вспухли, образовывая складки. Истончившиеся бледные губы прошептали:

— Говори тише. Они… могут услышать.

Старик отстранился, пальцы крепко ухватились за корягу, он осторожно высунулся за край.

— Взгляни. — Рука с длинными иссушенными пальцами схватила Келлоса за рубаху, дёрнуло вверх — сила упрямо не покидала старого Роммула.

Парень противился, хотелось вырваться, лицо покрылось студёной влагой. Старик вытянул руку, Келлос разглядел рукав рванной рубахи, похоже, Роммул давно не сменял одежду. Он указывал в туман, где мир целиком поглотила серая мгла, но, как по мановению руки, марево расступилось, открылся узкий коридор с размытыми гранями.

— Вон он… — прошептал старик. — Лазутчик… Дану, проклятые лесные отродья… Мы выбили их из болот… но они вернулись…

Рука мелко дрожала, Келлос, как мог, напрягал глаза, зная, что увидит. Невдалеке туман проткнула коряга, оканчивалась она плавным закруглением, что в темноте походило на голову. Миг чёрная тень погибшего дерева виднелась, и вновь скрылась в дымке.

Бедный Роммул.

Когда-то был легатом Имперских войск. Воевал с Дану, тогда и заслужил почти все нынешние звания. Славился жестокостью к Молодым Эльфам, при том… был самым добрым к солдатам и прозван «Отцом легионов». Легионеры искренне любили его, никто не озлился, даже когда, бывало, в порыве гнева поднимал руку. Понимали, Отец пытался вбить в голову то, что когда-нибудь спасёт жизнь на поле боя.

Да, бедный Роммул.

Всё произошло, когда отдали приказ о нападении на Друнгский лес. Роммул долго благодарил Спасителя, что поход вверили возглавить ему. Но, видно, час Дану не пришёл. За несколько дней до похода легат узнал, что на родное селение напали. И сколько бы ни ненавидел Молодых Эльфов, любовь к родному краю оказалась сильнее. Наверное, это его и погубило — две сущности разорвали сознание, превратили в полубезумного старика.

Роммул втайне покинул войско, и с отрядом преданных людей отправился в Дергест. Они успели дать победный бой остаткам противника, но селение уже разорили и сожгли. Сердечная боль поразила тогда, Отец Легионов надолго слёг. От смерти удержало лишь весть, что жители успели скрыться в лесу. Дану опоздали.

Но Роммул не избежал наказания. С позором легата изгнали, правящий тогда Император слыл непреклонным человеком. С тех пор Отец Легионов поселился в вечно туманных болотах, где в проклятый день из тумана выплыла закруглённая коряга.

— Я боюсь, Келлос… — прохрипел Роммул. — Я не могу… подойти. Я… не вправе воевать… Император сказал… так.

Парень положил руку на плечо старого легата, нежно произнёс:

— Пойдём, дядя. Пойдём к тебе домой.

Оперясь о плечо Келлоса, Роммул побрёл, парень следил, чтоб не упал, губы бормотали ободряющее.

«Забудьте о той знати, которой вы когда-то завидовали!» Конечно, все заслуги дяди Роммула сразу позабылись, стоило только ослушаться императорского приказа. Теперь он никто, забытый всеми безумный старик, так никогда и не предавший своего дела. Куда уж тут завидовать вельможам, что греются сейчас у каминов в замках, и не знающих, что такое холод и сырость болот, от которой кожа дрябнет и бледнеет…

Добрались до дома, Келлос пнул дверь, она со скрипом отворилась. Роммул обмяк, ноги подкосились, Келлос еле успел подхватить. Сердце сжалось от тоски: верный сын Родины, кто ты теперь для неё?

На столе, вздрагивающим огоньком, коптила старенькая лампа. Парень уложил бывшего легата на рваные останки того, что некогда звалось одеялом, койка отозвалась жалостным скрипом. Предметы в доме находились словно на пути в Серые Пределы: скособоченный стол, табурет, обвязанный для прочности верёвками, прогнивший ящик в углу. И это заслужил величайший когда-то легат?

Келлос присел, задумчиво взирая на Роммула. Червь сомнения сейчас шевелился еле-еле, неохотно поднималась беззубая морда. Неужели ты хочешь такого же будущего? Чтоб когда-нибудь Император просто похлопал тебя по плечу, а после ты бы жил маленькими леготами? Вечерами будешь вспоминать о бессчетных битвах, в которых участвовал, рассказывать о них внукам, буде они появятся, а твои дети будут лишь снисходительно улыбаться, слушая бред зажившегося на этом свете старикана…

Он мотнул головой, пронзительно пискнув, в глубине души червь распался на гнилые куски плоти. В нём больше не нуждались.

2

Что за?..

Голова отяжелела, кровь мерно стучит в мозгу. Словно заставляя подняться, хотя бы пошевелится, действовать, действовать, действовать! Он шевельнул рукой, жидкий огонь растёкся по жилам, тепло пробежало по закоченевшему телу, мир вновь осязаем.

Ледяной пол, хладной воздух, запах плесени. Горькая слюна густеет во рту, пыль свербит в носу, а приставшие к глазам веки нещадно палят зрачки.

Неожиданный спазм вынуждает сжаться, прижал колени к груди, руки сводит судорогой.

Чем дольше спишь, тем горше пробужденье. Хе-хе, кто это, интересно, сказал? А ведь он прав.

Наконец, он распахнул глаза, мир вторгся в сознание. Первое, что пришло в голову: склеп. Тюремная камера для заключённого, которому не суждено увидеть свет. В полутьме можно разглядеть каменную кладку, просыревшую, покрытую плесенью. Трещинки складываются в причудливый узор. Источника света нет, в голове всплывает:

А откуда ж тогда полутьма?

Дело не в мире, понял он, дело в зрении.

Раз оглядевшись, наконец, опустил глаза, взгляд пробежался по телу. Почти нагой — лишь оборванные до коленей штаны. Ноги крепкие, широко выступают икры, жилы на руках вспухли, но мышцы