тяжести и тех искушений, которые они включают. Речь идет о том, чтобы, подобно новым самаритянам, разумно и сообща — так же сообща, мы участвуем в Евхаристии, — прийти на помощь людям, оставленным на всех путях истории; только так сохранит какой–то смысл обращенное к ним приглашение ни Вечерю Господню.
С тех пор как благодаря Христу история стала измерением космоса, преображение мира проходит через исторический процесс, даже если этот процесс — еще не последнее слово. Я безоговорочно подписываюсь под идеей Панайотиса Нелласа о том, что Церковь предпочитает внутреннюю плодоносность политической действительности — исходя из того, что христиане как общность и солидарно с другими людьми, ничего не абсолютизируя, работают на структуры, которые hie et nunc (здесь и теперь) считаются наиболее справедливыми. Само собою разумеется, что общественная борьба показывает нам относительность и ненадежность всех схем, которыми человек сковывает свое благородство. Само собою разумеется также, что социальный анализ не приводит с необходимостью к одним и тем же позициям и что множественность воззрений может существовать в одной Церкви, определяя разницу выбора. Собравшиеся на Крите богословы написали: «Первое свидетельство Церкви как исторической общности, живущей троической жизнью на земле, состоит скорее в том, чтобы быть знаком этой жизни, чем в том, чтобы преобразовывать несправедливые структуры в справедливые, либо критиковать несправедливые структуры, либо предписывать образцы структур более справедливых». Чтобы правильно истолковать этот отрывок, надо помнить, что призвание быть знаком троической жизни логически–но не хронологически — предшествует вовлеченности в борьбу за освобождение.
Ближний — наш брат
Есть насилие — слово, и есть насилие — дело. Слово с самого начала было делом. Ибо оно возбуждает и призывает, и проистекает оно из силы агрессии в нас, силы Каина — того Каина, который таится в каждом из нас. Каин — дитя греха, сын человека, изгнанного из рая. Вне рая человек порождает зло. Как говорит книга Бытия, того, кто был порожден непослушанием, охватило желание непослушания. Он ушел в поле, в пустыню, где никого не было, ни одного человека. Там он бросился на своего брата Авеля и убил его. И когда его спрашивали о брате, он отвечал: «Не знаю; разве я сторож брату моему?» (Быт. 4,9).
Преступник одинок. Смысл нашего бытия — это, напротив, жизнь, которая циркулирует между нами и другими. Человек пребывает внутри этой циркуляции, этого обмена. Жизнь–взаимовыручка. Любовь — неусыпность, ее находят во внимании к другому. Первая степень этого внимания–покровительство. Именно этим взаимным неравнодушием создается человеческая семья в ее единстве. И Бог открывается как Отец этой семьи. Солидарность между людьми лишь выявляет это великое Божие отцовство.
Убийство, кроме того, есть способ самоизоляции от вселенной. Поэтому и говорит Бог: «И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» (Быт. 4, 11). Любовь связывает нас со всей вселенной, со звездами над нашими головами, с холмами и долинами, с водой текущей. Вина, напротив, сжимает в комок. Это увядающая жизнь, при которой все вокруг нас стирается и съеживается. «Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле» (Быт. 4,12). Кто отнимает жизнь у другого человека, тот тем же ударом разрушает мир, великую вселенскую сплоченность между живым и неодушевленным, разумным и не имеющим сознания. Связь между человеком и миром может восстановиться, если человек вернется к Богу, Который в нем.
«Вы слышали, что сказано древним: «не убивай, кто же убьет, подлежит суду», а Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мф. 5,21–22). Убивающая рука — это рука, пришедшая во гнев. Она уже уничтожила бытие. Она пришла во гнев потому, что обоготворила себя, а обоготворила она себя потому, что изолировалась. Эта самозамкнутость — тайна, в которую мы не можем проникнуть.
Главная наша цель — не возгордиться, не отстранить никого от нашего общения жизни, не причинить зла ближнему и не вовлечь его тем в изоляцию, в опасное одиночество. Важно не только избегать гнева, но и не давать прийти во гнев другим. Речь, стало быть, о том, чтобы очиститься и избежать поведения, которое может спровоцировать другого. Никто не может предвидеть меру зла, которое он причинит другому, если не обуздает себя и не сдержит язык. Этот малый член обладает опаснейшим действием, через него сердце распространяет свое лицемерие. Коренится зло всегда в сердце. Очистим ли мы его, чтобы жить и оживлять других? Или его захлестнет ненависть, заставив язык оскорблять, а руку–убивать?
Чтобы не разгневаться, человек должен смотреть на другого как на брата, ведь на брата человек не гневается. Но это возможно только в случае, если прольется на человека благодать Божия, Божие милосердие. Ибо трудно нам разглядеть братство людей, это даже свыше сил человеческих. С точки зрения человеческой, только наша надежда — а скорее то, на что надеется в нас Бог, — способна привести нас к нему. Наше милосердие друг к другу — вот ключ ко всему великому.
Отсюда, однако, не следует, что кротким другие воздают кротостью и что добрые от каждого выслушивают любезности. Это еще одна тайна: почему праведного волокут на бойню, а злых обычный ход жизни приводит к закланию Непорочного Агнца. Вселенная очищается мучениками. Их кровь — новый призыв к невинности. Они уходят в Царство мира, которое блаженно и радостно предчувствовали на земле. Мученик говорит перед смертью: «Отдаю мою жизнь во искупление». Наша добровольно пролитая кровь может быть свидетельницей и спасительницей. Гнет вызывает бунт, но бунт ни при каких обстоятельствах не бывает творческим. Добровольно пролитая кровь, напротив, всегда свидетельствует об искуплении.
Лекарством человека не заставишь бросить оружие. На этом свете необходимы меры безопасности. Силе приходится противопоставлять силу. Небольшое насилие в этом греховном мире может преградить путь бблыпему насилию. Но главный вопрос остается: как преодолеть бесчеловечное в себе? Если мы приходим есть, пить, расти, обретать и строить во славу Божию, то как укротить таящегося в нас зверя, чтобы он не пожирал подобных нам людей? Это самая важная тема в раздираемом враждой мире. Нужно, чтобы человек согласился не быть одиноким на земле, согласился разговаривать с другими — такими, какие они есть, какими он их встречает на дорогах жизни. Вот первая и великая забота в обезумевшем мире. «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Лк. 9, 23). Именно так мы можем идти за этим великим Мучеником, Который возвел на крест свою любовь к другим и отвержение Себя. Отвергнуться себя — значит признать существование других, отвергнуть то ненавистное «я», которое спит в нас и которое гордыня пробуждает и заставляет бросаться на другого и рвать его. Когда же станет сердце обителью мира?
Огромна ответственность тех, кто использует евангельские заповеди как ораторский прием. Нельзя играть чувствами толпы и умывать руки, когда эти чувства порождают насилие. Горе ораторам ненависти: между их языком и пулей убийцы–прямая связь! Горе нам за нашу болтовню в гостиных и за то желание зла, которому мы тут и там даем вырваться: мы сеем в умах общение в непослушании, и оно делает нас ответственными за то зло, которое порождает! Зло всегда родит зло. Мы недостаточно следим за словами, которые произносим. Случайное чувство, выданное завистливым взглядом, болтливым языком способно стать кровью.
Всему этому противостоит общая сдержанность — путь к истинной деликатности, отказ от мести, безграничное смирение перед творением, перед всяким сотворенным существом. Поможем друг другу, чтобы вся страна была градом Божиим.
Ружье или крест
Проблема Бога начинается с вопроса: человеческое ли у Него лицо? Призван ли человек к тому, чтобы его взгляд и дыхание, пройдя через историю и сражения, стали Божественными? Те, кто отвечает
