утвердительно, ступают на путь примирения. А оно возможно только через страдание. Христианство становится делом воскресения, только если начинается с человека, омытого собственной кровью. Эта любовь делает его способным богословски смотреть на крест и, в то же время, переходить выше — туда, где радость и спасение человечества.
В этой перспективе больше нет вопроса о законности насилия, осуществляемого людьми во имя Бога. Возрастая и двигаясь к Богу, человек избирает ненасилие как выражение своей встречи с Богом, а это позиция силы. В своем глубинном значении и назначении, ненасилие есть дело тех, кто связует землю с небом, с Богом, в спасительном милосердии склоненным над миром. Великие воины ненасилия способны укротить злобу. Я соглашаюсь с их выбором так, словно открываю для себя любовь.
Но у свидетельства есть и другое лицо: сила, которую применяет рука и все тело. Человек может избрать силу этого тела как временное средство противостояния злу. Насилие, однако, не школа, и если оно входит в систему, то это худшее из растлений. Значит, его нужно искупить любовью.
Человек иногда — по зрелом размышлении и с глубоким сокрушением — может быть вынужденным прибегнуть к насилию, как тот, кто, покорствуя вере, готов умереть, зная, что этой смертью его прославит Бог. Никто не должен судить человека, если ему кажется, что орудием свидетельства порой бывает крест, а порой ружье. Насилие — такое действие, которое сказывается на личности; человек может пойти на него из святого места, где в пламенной молитве он беседовал со своим Богом. Тот, например, кто драматически пережил Сопротивление, освобождается от напыщенной лжи о героизме.
Предание Восточной Церкви утверждает ненасилие, даже если в том или ином случае она, в лице принадлежащих к ней людей, преступала эту заповедь. Православные святые одобрили позицию национального величия и достоинства, которая побудила народ Святой Руси сопротивляться татарам, а народ Румынии — феодалам. Церковь поддержала борьбу против турок в Османской империи, против сионизма — в Палестине. Везде она была едина со своим народом, убеждена в том, что он борется за правое дело.
Плоть и кровь — по–прежнему наша природа и наша дорога, путь человека, который движется от земли к Царству и в страданиях пытается сказать о радости. Наш путь к святости один — перевязывать другим раны и пребывать в союзе с теми, кто страждет.
Довольно масок — нужны лица
На любой войне каждая сторона убеждена в своей правоте. Потом, когда проходит вражда, меняются и речи. Все происходит так, словно мир — театральная сцена, где важна прежде всего роль, которую мы играем. Так, словно существует только та страна, которая кажется, а не та, которая есть. Словно для нас важно не лицо иметь, а постараться, чтобы другие узнали о нас только то, что мы хотим открыть.
Если мы откажемся от театра, от масок, то на какую истину нам ориентироваться? В этическом плане мы не можем не сказать, что тот, кто способствовал разрушению страны, не может управлять ею, ибо потерял всякое доверие. Людям надоели маски, они требуют лиц, требуют глаз, бесстрашно глядящих в глаза.
Страна должна преследовать всякого военного преступника, как взор Божий преследовал Каина. Новое поколение не согласится принять на себя ответственность за страну, не изгнав сперва оптовых торговцев смертью. Злому перед милосердием праведного останется лишь повторить то, что Каин сказал Богу: «От лица Твоего я скроюсь» (Быт. 4,14). Будем же зорки, чтобы избежать Божьего проклятия. Нельзя перевязывать рану, сначала не обработав, не продезинфицировав ее, иначе мы будем вынуждены открыть ее снова.
Освобождение Церкви
Церковь тем действеннее будет участвовать в освобождении, чем скорее освободится сама. Освободится от властолюбия иных клириков и мирян, от эгалитарного демократизма, при котором пренебрегают авторитетом Бога, Слова, святых канонов; освободится от эксплуатации своего богатства священниками и церковными функционерами, от отождествления с власть имущими, от опасности обуржуазиться, от елейности в словаре и в манерах, потому что все это превращает Церковь в тело — общественное тело, подчиненное закону смерти.
Дыхание пророчества
Обычно говорят, что христианство потерпело поражение, так как не смогло глубоко преобразовать общество. Услышав такой суд, мы должны прежде всего спросить, была ли целью христианства общественная реформа. Известно, что в пределах исторического времени Царство Божие вполне не осуществится, оно ожидается, оно в грядущем: «Гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22, 20). Это последнее восклицание последней книги Библии показывает, что мы не ждем совершенства на этом свете. Истина христианства — надежда. Это взгляд на настоящее свыше, но это и настоящее, которое ждет преображения.
Христианство — малая закваска, которая поднимает все тесто. Это значит, что само оно — не тесто. Оно не претендует быть цивилизацией, оно — дыхание цивилизации. Цивилизация может потерять свое дыхание, надолго иссохнуть, покуда не обретет вновь своего духа. Когда дух возвращается в истомленное тело, снова появляются ее (цивилизации) художественные, общественные, политические достижения. То, что было камнем, становится статуей. Упорядочивается хаос. Творческие умы торжествуют над неопределенностью. Страсти находят основание в движении, в порыве благородной любви. Когда дух вновь утверждается на своей почве, он порождает в обществе то, что хочет породить. Общество становится чуть ближе к раю, но это ненадолго, пока его вновь не охватит растление. Тогда–то и появляется пророчество, но не в обычном смысле, а как постоянное превосхождение личностью самой себя. Всякий внутренний рост требует от нас усилия. Рост причастен горнему пламени, направляющему наши шаги ввысь.
Что верно для гражданского общества, верно и для общества религиозного. Как во всем человеческом, в нем есть то, что может прийти в упадок и исчезнуть. Писание видит Церковь славной супругой без пятна и порока. Этот образ родился в первом порыве чувства и относится он к тому, чем она должна стать. Однако между откровением и венцом славы лежит вся эта человеческая слабость, мешающая нам идти, потому что люди способны угасить в себе Духа и удалить пророчество. Тогда Церковь представляется старой брошенной женой. Внешне она не отличается от всякого иного сообщества. Некоторые даже могут быть лучше, чем она, так, словно Церковь тоже живет в мире без Бога. Это не удивительно, ибо человек вполне способен удалить из своей среды и божественность, и основанные на ней учреждения. В течение своей жизни огромное большинство верующих способно совершить отступничество, усвоить логику сатаны, попасть в преисподнюю и принять ее за небо.
Видя противоречивые стремления, проявляющиеся в обществе, управляемом только законом, апостол Иоанн говорит: «Испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4,1). Сатана, искушая человека, может явиться в виде ангела света. Многих это обманывает, потому что Слово не пустило в них корня. Когда истина вырвана из глубины сердца человека, он может принять за истину то, что в нем есть: страсть и лукавство. Церковь тогда перестает быть путем к совершенству и превращается в вихрь страстей, театр своеволия, средство уродования человека, орудие лжи. Исторически, практически она уже не закваска, поднимающая все тесто, а люди все также алчут вечной пищи и остаются голодными.
Несмотря ни на что, нам нельзя без Церкви. Христос, альфа и омега, начало и конец, может преобразить Свою Церковь, вернуть ее от суеты к сущности, от растления к святости. Он может даже
